Дело, ради которого Ольга тайно прилетела в Женеву, заняло у нотариуса около часа.
Когда все было закончено, месье Фридман, присутствующий при сем, поднял на Ольгу печальные еврейские глаза:
– Вы, русские, стали такие непредсказуемые. С вами страшно иметь дело…
– Русские – фаталисты, месье Фридман, – ответила Ольга. – Мы верим, что у бога на скрижалях все наши судьбы по минутам расписаны…
В Москву Ольга вернулась далеко за полночь.
Глава 19
Бремя славы сверкает позолотой, но гнетет не меньше другого бремени. Как ни привыкла Ольга за годы работы в телеэфире быть всегда на виду, все же удел королевы грез часто тяготил ее. Порой она мечтала даже попасть в отдельную больничную палату, запереться в ней на неделю от жадных, похотливых глаз, льстивых улыбок и лживых речей.
Сегодня у нее выпал по-настоящему свободный день и она решила устроить себе нечто похожее на день рождения.
Летом ей исполнилось тридцать три. Из своего возраста она секретов не делала, но все эти банкеты, корзины с цветами и чествования были праздником не для нее. Ольге хотелось дня рождения только для себя одной, как ей устраивала в детстве горячо любимая бабушка. К бабушке она попадала обычно на второй день. Первый день проводила в кругу семьи.
Утром – подарок. Днем – торт со свечами. А вечером родители собирали разношерстных, но неизменно "нужных" гостей. Вечером центром внимания была не она, а ее "номенклатурный" папа. Да, в детстве и юности вечно занятые своими проблемами родители ее не баловали: на – и отвяжись!
Пусть она плохая мать и никудышная жена, но она хочет хоть один день в году жить для себя, не принадлежать всем сразу. Никто еще не дарил ей свободное время. Даже болонка мечтает побегать на свободе, хотя и в ошейнике.
И вот она уже въежает в самый обычный двор с некрашеными лавочками и покосившимся столиком для домино. Этот дом, дом ее бабушки по отцу, – корабль ее детства и ранней юности, расцвеченный сигнальными флажками трепещущего на ветру белья.
В этот дом она вырывалась из-под опеки своих "номенклатурных" родителей, чтобы погрузиться в стихию его двора и стать на несколько дней пацанкойоторвой, негласным предводителем в драках с пацанами из соседнего "генеральского" дома, в лихих набегах на цветочные плантации и яблони недалекого Ботанического сада. Как сладко замирало сердце в предвкушении опасности, когда делали подкоп под металлическим забором и попадали на охраняемую территорию сада. Как потом хвастались своей удачливостью, презирали трусов и маменькиных сынков.
В этом дворе она впервые затянулась сигаретой и выпила мутную жидкость под названием "Солнцедар", а опьянев, пела что-то несуразное и танцевала, пока добрая бабушка – ткачиха с "Трехгорки." – не увела ее домой. Двор любил Ольгу. Пацаны устраивали за гаражами ристалища с кровавыми соплями за право танцевать с ней до упаду под бешеные синкопы ВИА на открытой танц-веранде. В этом дворе Ольга впервые услышала от пацана с лиловым фингалом под глазом: "Оля, я тебя люблю навеки!" – и познала пьянящую боль первого поцелуя…
Теперь те пацаны пошли кто по тюрьмам, как тот мальчишка, признавшийся ей в любви, кто уехал строить БАМ и сгинул на просторах Сибири, кто спился или стал "пофигистом".
Бабушка давно умерла – оставив ей эту двухкомнатную квартиру, ключ от которой всегда лежал в ящике ее рабочего стола в офисе, рядом с ключом от гаража, который она великодушно уступила Скифу. Но даже ему она не уступила бы эту квартиру…
Тут даже бабки на лавочках у подъезда провожали ее понимающим, как ей казалось, взглядом, но, чтобы не будить память, тактично делали вид, что не узнают ее.
* * *
Она поднялась на пятый этаж. Открыла дверь заветным ключом.
С удовольствием скинула женские корсетные доспехи. Облачилась в мягкий халат и вольно расхаживала босиком по холодному паркету. Открыла бар, выпила сначала вишневки, потом земляничного ликера. Вкус того и другого напомнил ей дешевый "Солнцедар", которым ее впервые угостили дворовые ухажеры.
"Теперь сигарету", – подумала она и потянулась к сумочке. Вместе с пачкой "Вога" выдала визитная карточка Хабибуллы.
– Ну и ладно, душманский Ромео, – засмеялась она. – Можешь смотреть так на своих мусульманок, а я птица вольная, где хочу, там и клюю просо. Кто мне может запретить? Скиф?.. Скиф-то может, но ему я до лампочки, вот в чем проблема. Видел бы ты, с какой ухмылкой сообщил мне на днях мухомор Костров о романе Скифа с его квартирной хозяйкой. А как я могу помешать им, когда сама по уши в дерьме? Никак.
Отдав дань ностальгическим воспоминаниям об афганском медовом месяце со Скифом, Ольга налила высокий фужер шампанского, который можно пить бесконечно долго. Такой коктейль действовал безотказно: спало напряжение, с которым она жила с первого дня появления в ее офисе Скифа. Какое наслаждение пьянеть вот так после бесконечного стриптиза на людях!
Она ставила одну за другой долгоиграющие пластинки юности на старую радиолу со скрипучей иглой и танцевала босиком на холодному полу с бокалом шампанского в руке.
* * *
Звонок в дверь оборвал ее танец. На пороге стояла маленькая девочка с белым голубоглазым котенком в руке.
– Тетя, вам котик не нужен? А то у нас кошка сразу восемь накотила. Их ведь так жалко.
– Нужен, как же мне без котика. Он беленький?
– Беленький и пушистый.
– Голубоглазый?
– Голубоглазый и с длинными усами.
– Тогда ты не уходи, ладно?
Ольга на минуту вышла и вернулась с целой вазой конфет.
– Ну, раскрывай свои карманы! – весело сказала она маленькой оборванке, которая теперь лихорадочно думала, куда бы спрятать свой сладкий заработок от пьяной матери и драчливых сестер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121