Дело грузинских теневиков стало одним из самых крупных. Подельников Пазишвили брали по всей стране.
В столице прошло тоже несколько крупных задержаний и не менее сенсационных отставок. Мой знакомый драматург Георгий Михайлович Косачевский был задержан на улице у Дома журналистов.
Суд был недолгим, но, естественно, справедливым. Мера социальной защиты была удивительно однообразной: высшая мера или пятнадцать лет колонии строгого режима с конфискацией имущества.
Но опять из Тбилиси в Москву поехали ящики из-под вина – и теневой король Грузии избежал расстрела. А вот Гога-драматург уехал на долгие годы топтать зону.
* * *
Когда я сегодня смотрю старые уголовные дела по экономическим преступлениям, то думаю: а что, собственно, плохого сделали люди, которых мы называли теневиками? Они, как ни странно, латали дыры нашей несовершенной экономики. Одевали людей в красивый трикотаж, шили вполне приличную обувь, изготовляли дефицитную фурнитуру для сантехники. На подпольных производствах работали тысячи людей и получали вполне приличную зарплату.
А может, нужно было все эти цеха, мастерские, заводики сделать легальными и позволить людям выпускать дефицитную продукцию и прилично зарабатывать? Но в стране, где на каждом доме висел лозунг «Партия – наш рулевой», сделать это было просто невозможно.
Лет десять назад я заглянул домой к Леве Тимофееву.
В квартире шел ремонт, паркет был застелен газетами и старыми афишами. Я поднял одну, заляпанную краской. Березка, скамейка на берегу реки, силуэт девушки. Георгий Косачевский, Лев Тимофеев. «Скамейки у реки», комедия. Пьесу эту играли в Петропавловске.
В том времени осталась метельная ночь под старый Новый год, крепкий, уверенный в себе московский человек за столом ресторана и его непростая жизнь.
Реальна только заляпанная известкой афиша, лежащая под ногами.

ПРОЩАЙ, «ГРАНД-ОТЕЛЬ»

Из гостиницы «Москва», из корпуса, вход в который со стороны памятника загрустившему теоретику коммунизма, выносили вещи. Под колоннаду сваливали картины, диванные валики, полированные столы.
А когда-то здесь был знаменитый кинотеатр «Восток-кино», переименованный потом в «Стереокино». Сколько я себя помню, там шел единственный отечественный стереофильм «Машина 22-12».
Но этот очаг культуры был палочкой-выручалочкой для молодых влюбленных, застигнутых осенней непогодой. Расставаться мучительно не хотелось, а деться было некуда, тогда и вспоминали о «Стереокино», где на кассах я никогда не видел жестокой таблички «Все билеты проданы».
Полтора часа в тепле, без дождя, а главное, в темноте.
Если сегодня мы пойдем от того места, где находилось «Стереокино», то ноги сами вынесут к гостинице и ресторану «Гранд-Отель», или на московском сленге – «Гранд».
Рядом с ним была знаменитая парикмахерская. В ней царил мастер Санчес. Нет, не подумайте, что это, как нынче модно, бандитское «погоняло». Мастера-художника действительно звали Санчес, и до этой цирюльни он трудился в Мадриде, а, спасаясь от генерала Франко, эмигрировал в СССР.
Заграничный парикмахер – это в Москве сенсация. Имя Санчеса обрастало легендами. Одни говорили, что он куафер из Парижа, другие тайно сообщали, что он был самым модным мастером Мадрида. Все это придавало обычному труженику бритвы и ножниц некий таинственный флер, и записаться к нему можно было только за месяц.
Вообще, все, что было связано с «Гранд-Отелем», в Москве обрастало невероятными историями. Впервые я попал туда в 1944 году. Отец вернулся из очередной командировки, оделся в гражданское и объявил, что мужики идут кутить.
Мужиков на тот момент в доме было трое: он сам, дядька и я. Мы сели в раскрашенную зелеными лентами «эмку» и поехали в центр.
Ресторан «Гранд-Отель» сразил меня тут же. Пол устлан коврами, зеркала на стенах, отделанные серебром, необычайной красоты люстра, бронзовые фигуры, сжимавшие в руках светильники.
Я осмотрелся и понял, что именно так должны выглядеть дворцы французских королей, о которых я читал в книгах Александра Дюма.
Отцу были выданы какие-то синие талоны, по которым он мог получить выпивку и закуску и даже мороженое для меня.
С той поры, читая, например, о роскошном таинственном дворце Монте-Кристо, я совершенно точно знал, как он выглядел.
Наше поколение военных мальчишек взрослело рано. Мы с детства узнали цену хлеба, денег, дружбы. Мы мало чего боялись и умели за себя постоять. Видимо, поэтому мы начинали жить, как старшие, едва окончив школу.
Мой покойный отец, несмотря на его серьезную работу, был отчаянным гулякой. По сей день до меня доносятся рассказы о его и дядиных похождениях. Я продолжил фамильную традицию, и московские кабаки стали на всю оставшуюся жизнь для меня родным домом.
Я часто бывал в «Авроре», «Национале», «Метрополе», «Астории», но, когда мне надо было пойти с девушкой посидеть, мы шли в «Гранд-Отель». У этого ресторана была своеобразная аура, и публика в нем собиралась совсем не такая, как в других ресторанах. Она была более рафинированная, что ли. Там я встречал серьезных тридцатилетних мужчин, чьи фотографии через пятнадцать лет попадались мне уже на страницахжурналов. Это были люди, поднявшие нашу науку; туда приходили журналисты «Известий», бывали чиновники МИДа – их можно было сразу же определить по красивой серой форме. В этом ресторане не устраивались купеческие загулы и никогда не было драк.
В конце зала, отгороженный резными дверями, находился бар. И заправлял в нем необыкновенный бармен Николай Сергеевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15