— Ясно дело. Витьку Шабалина из третьего дома, он в аптеку бежал, Гусеву Надежду с набережной…— Вы меня не поняли, я имею в виду незнакомых людей.— Ну а из незнакомых военный шел.— Какой военный?— Известно какой. Пальто на нем кожаное с погонами и шапка высокая.— Такая, как у меня?— Да тебе до такой шапки как медному котелку служить, я ж говорю: высокая, из каракуля.— Папаха!— Вот точно, папаха.— А какие у него были погоны?— Известно, золотые.— Вы в темноте разобрали?— Да я его раза три с этим жуликом из шестой квартиры видела, он мне раз даже сумку до троллейбуса помог донести. Летчик, одним словом.У Сергея неприятно защемило под сердцем. Он весь напрягся и задал главный вопрос:— Он один был?— Нет, с ним паренек шел в полушубке коротеньком. Маленький, вертлявый.— Вы бы могли его узнать? — еле сдерживая себя от волнения, спросил Белов.— А то нет, он меня так толкнул, что я чуть с этой горушки не загремела. Я ему говорю: «Ты чего же, ирод, делаешь?» А он мне: молчи, мол, сука старая. Это я-то старая, мне и тридцати-то нет.— Ну а дальше?— А что дальше-то? Я лавку пошла отворять, а они у дома пятнадцать остановились.— Давайте я запишу все, что вы мне рассказали.— Записывайте, если надо, если поможет это тех, кто нашего Андреича убил, поймать.Через полчаса Сергей вышел из лавки. Переулок был пуст. Даже вездесущие мальчишки сидели по домам. Он медленно шел в сторону Кропоткинской, любуясь заиндевевшей стеной монастыря, в ее проломах росли маленькие деревца, и ему казалось, что он идет не по Москве, а мимо разрушенного раскольничьего скита.Он еще не знал, что Муравьев все же нашел то, что искал. Рядом с телефоном, на стене, карандашом был нацарапан номер телефона, а под ним буква З. Данилов Он вышел из дома, еще ничего не зная о том, что произошло в Зачатьевском переулке. Идя гулять, Иван Александрович даже предположить не мог, как это утро, морозное и прекрасное, переменит всю его жизнь и сколько забот доставит сегодняшний день, и что долго роман «Петр I» будет лежать заложенным на двухсотой странице. Отойдя от дома метров триста, он вдруг вспомнил, что забыл пистолет. И хотя Данилов пытался убедить себя, что в этот тихий морозный вечер оружие ему не понадобится, многолетняя привычка взяла свое, и он повернул к дому.У его подъезда стояла машина начальника МУРа. Начальник что-то говорил шоферу.— А, отпускник, — обрадованно сказал он, — гуляешь?— Дышу.— Это правильно.— Что случилось?— А ничего, говорил, что заеду, вот и выбрал время.— Ну, что стоим, пошли в дом.— Пошли, пошли, посидим поговорим. — Голос начальника был неестественно весел. — Ты мне скажи, Данилов, — продолжал он, — отчего это в подъездах даже зимой котами воняет? Неистребимый московский запах. Я вот в тридцать девятом во Львове был, после присоединения, там этого и в помине нет. Я даже спросил одного поляка: у вас что, кошек нет? А он засмеялся и отвечает: они, мол, у нас иначе воспитаны. Культуришь-европеешь. Так-то вот.Начальник говорил что-то необязательное совсем и веселое, но Иван Александрович уже не слушал его. Медленно поднимаясь по ступенькам, он думал о том, что всему хорошему приходит конец, о недочитанной книге на столе и о своем друге, живущем в Архангельском, к которому он хотел поехать завтра и немного погулять по бывшему Юсуповскому парку, походить по упругому льду павшинских прудов, посмотреть настоящую зиму.— Дела, — ворвался в его мысли голос начальника, — поднялся на третий этаж… и одышка.— Это от тулупа, — успокоил Данилов, — одышка у тебя еще в сорок первом кончилась.— Что было, то было. Ведь подумай только, при моем-то росте я девяносто семь килограммов весил.— А сейчас?— Сейчас я как олень — поджар, мускулист и строен. Вчера в бане стал на весы — семьдесят девять. Фонарик засветить?— Да нет, я уже. — Данилов вставил ключ в замочную скважину, повернул. — Прошу. — Он посторонился, пропуская гостя.— Свет-то зажги.Данилов щелкнул выключателем.— Да, — начальник оглядел коридор, — вещей-то у тебя не прибавилось.— А откуда им взяться-то при наших деньгах? Да ты раздевайся. — Во внеслужебное время они звали друг друга на «ты», вернее, Данилов начальника, тот на «вы» называл только задержанных, считая это своеобразной этикой сыска.Начальник снял полушубок, повесил папаху, и Данилов невольно залюбовался им, он был таким же, как в те далекие двадцатые годы. В гимнастерке, туго перехваченной ремнем, в фасонных галифе, в начищенных до синеватого блеска сапогах. Только голова его стала белой, появились ордена на груди, новенькие полковничьи погоны отливали серебром.— Ну что уставился, веди, — улыбнулся начальник. И улыбка у него была все та же, молодая и чуть грустная.— Куда пойдем, в комнату или на кухню?— На кухню, только туда. Постой-ка, Данилов, у тебя там елка?— Елка, — почему-то смутился Иван Александрович.— Тогда, если можно, к ней. Я под елкой-то с молодых ногтей не сидел.— Проходи в комнату, я сейчас по хозяйству.— А где Наталья?— Через час будет.— Это славно. Значит, успеем поговорить до ее прихода.Готовя на кухне немудреную закуску, Иван Александрович думал о предстоящем разговоре, отлично понимая, что не принесет он ничего хорошего. Просто так начальник домой к нему не приедет. Он и был-то у него всего один раз, на новоселье в сороковом году, когда они с Наташей переехали из коммунальной на Мясницкой в этот новый дом. Тогда в комиссионном магазине Наташа купила всю эту мебель, которая, видимо, стояла раньше в квартире присяжного поверенного средней руки. Все эти громадные диваны и кресла, кровать, на которой могли уместиться сразу пятеро, буфет, похожий на город, с полками-улицами и ящиками-домами, книжный шкаф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10