Часто бывая на обысках, он привык к этой неприятной, но тем не менее неизбежной работе оперативника. Привык, что перед ним раскрывалась чужая жизнь, никому дотоле не известная. Привык и смирился с этим, как не останавливаешь себя, когда с любопытством заглядываешь в освещенные окна чужих квартир на первом этаже.— Игорь, — к нему подошел Белов, — мне кажется, что до нас здесь что-то искали.— Отпечатки?— Не видно, эксперт все внимательно посмотрел. Наверное, работали в перчатках.— Ты обратил внимание на чемоданы в шкафу?— Да.— Сколько их?— Два.— Там был третий. — Они подошли к шкафу. — Смотри, вещи вывалены в угол. А судя по всему, покойный был мужик аккуратный. Кроме того, носильных вещей нет. Никаких, кроме старого френча. Позови-ка сюда дворника.— Звали, товарищ начальник? — Дворничиха стрельнула любопытными глазами по сторонам.— Скажите, у покойного были хорошие вещи?— Да вон их сколько, целая гора.— Нет, не это, я имею в виду костюмы, пальто.— А то как же, он одевался здорово.— Вы не могли бы припомнить, что именно у него было?— Перво-наперво, товарищ начальник, пальто кожаное на меху, потом костюмы, летний, коричневый, и синий, уж не знаю из какого материала, плащ габардиновый. Боле не припомню. Да, халат у него был еще шелковый полосатый. Я ему телеграмму передала, так он в ём был.— Этот?— Он самый.Игорь сунул руку в карман халата, вынул телеграмму. «Буду Москве завтра остановлюсь обычно у З.».
— Приобщи к делу.— Есть! Нашел! — крикнул Платонов. — Муравьев!Игорь вышел в другую комнату. Оперативники возились у плинтуса подоконника.— Я смотрю, — возбужденно говорил Платонов, — вроде все плинтусы нормальные, а в этом какая-то шляпка торчит. Почистил, нажал, вроде винт. Вывинтил, плинтус-то поддается.— Погоди, не снимай, позовите понятых и следователя.Под подоконником, в глубоком тайнике, были найдены пачки денег, желтый металл, похожий на золото, и двенадцать коробок с ампулами морфия.Обыск окончился. Вещдоки запаковали и отправили на Петровку. Протоколы были составлены, понятые расписались. Но Муравьев все же не уходил, что-то еще задерживало его в этой квартире. Вот только что, он никак не мог понять. Еще раз осмотрел комнаты, кухню, туалет. Смущало, что в квартире не было найдено ни одной записной книжки, ни одной бумажки с номерами телефонов. И вообще никаких бумаг не было. Кто-то унес все. Письма, блокноты, записки. Тот самый бумажный мусор, который подчас оказывает следствию неоценимую услугу. Игорю так и осталось непонятным, где же покойный хранил свой архив и деловые бумаги. Ну, насчет телефонов дело вполне объяснимое. Он и сам не пользовался книжкой, держал в памяти десятки телефонов и адресов. Видимо, бумаги покойного тоже забрали. Унесли в том самом чемодане, вместе с костюмами и кожаным пальто.— Послушай, Платонов, когда этот парень ворвался в квартиру?— Около девяти.— Его должны были видеть. Кто-то обязательно его видел.— А зачем нам это?— А если он был не один?— Погоди, Муравьев, погоди. Егоров! — крикнул Платонов оперуполномоченному. — Позови Климову.Дворничиха пришла минут через пять.— Звали?— Звали. Да ты садись. Вот подумай, кто около девяти утра мог быть в переулке?— Да кто же его знает, начальник, я же не гадалка.— Как продавщицу из керосиновой лавки зовут? — спросил Платонов.— Вера Симакова.— Она во сколько открывает?— В девять.— А приходит-то раньше.— Твоя правда, товарищ начальник, вот что образованность-то значит…— Вы проводите нашего сотрудника к этой Вере, — вмешался Муравьев, — только скоренько, ладно? Белов Над переулком повисли голубые сумерки. Небо было чистым, и первые неяркие звезды, словно лампочки, зажженные вполнакала, висели низко над крышами домов. Снег завалил старенькие особняки до наличников окон, деревянные колонны у входа, покрытые инеем, серебрились и казались частью сугробов.Сергей после пропахшей газом квартиры с наслаждением вдохнул морозный воздух. Вдохнул так глубоко, что у него защипало в носу, будто он залпом выпил стакан боржоми.Они спустились с накатанной горки и почти уперлись в дворик. В глубину его вела вытоптанная между сугробами дорожка, она оканчивалась у маленького сарайчика.— Вот она, керосинка, — сказала Климова.— Благодарю. Вы можете идти, — ответил Сергей.— М-может, еще чего…— Тогда вас вызовут. — Он толкнул набухшую дверь.В лавке было холодно и отвратительно воняло керосином. Рядом с огромной бочкой на скамеечке, положив на колени литровый черпак, сидела женщина, по глаза закутанная в платок. На ней был огромный овчинный тулуп, перетянутый веревкой, и валенки, облитые красной резиной.— Давай бидон и талоны, — хрипло крикнула она, — а то закрываю. Я в такой мороз не нанялась здесь без вылазу сидеть.— Милиция. — Сергей достал удостоверение.— Это еще зачем? Керосин не пиво, его не разбавишь.— Я по другому вопросу.— Ну давайте. — Женщина встала, и Сергею показалось, что она ничуть не меньше бочки с керосином.— Вас зовут Вера?— Вера Анатольевна Симакова.— Спасибо. Скажите, Вера Анатольевна, когда вы шли на работу?— Я в девять открываю. Живу на Арбате в Афанасьевском, так что из дома в восемь выхожу. А что?— Когда вы шли на работу, вы никого не встретили у дома пятнадцать?— А правда, что барыга этот, из шестой квартиры, нашего участкового убил, Василия Андреевича?— Почему барыга?— Форменный, да ты погляди на него, одет в кожу, бурки-чесанки, рожа лоснится.— Убили, это правда, но не он.— Вечная ему память, хороший человек был, хоть и милицейский, душа в нем имелась, недаром фронтовик, с наградами.— Так как же, Вера Анатольевна, вы встретили кого-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10