Человек он военный, мне с ним не так страшно.Вошел Белов.— Иван Александрович, в комнате — ничего, а на чердаке два ящика консервов нашли и мешок сахару.— Хорошо, в машину погрузите. Да и хозяйку не забудьте. Она с нами в МУР съездит. Может, там и вспомнит чего. А здесь устроим засаду. Останешься ты и Полесов, со стороны улицы вас ребята из отделения подстрахуют. Данилов и начальник. В подъезде постовой, увидев Данилова, бросил руку к козырьку и шагнул к нему.— Ты чего, Зенин?— Вам передано немедленно к начальнику явиться.— Ладно.Иван Александрович провел рукой по щеке. Щетина отросла и кололась безжалостно. В таком виде наверх идти не хотелось, не привык он к этому. Когда-то давно молоденьким реалистом он пришел на работу в ЧК. Тогда и брить ему было нечего, пушок рос, но был порядок: каждый оперативник держал в ящике стола бритву и помазок. Феликс Эдмундович не терпел неаккуратности. Он сам в любое время суток был подтянут и выбрит, от других требовал того же.Уже у кабинета Данилова поймал замначальника Серебровский.— Ваня, тебя начальник два часа ищет, хотел в питомник ехать: собаку за тобой посылать.— Я только побреюсь.— Ваня, и думать не смей, если я все дела бросил и тебя ищу, значит, крайняя надобность.Он обнял Данилова за плечи и повел к лестничной площадке. Серебровский был, как всегда, выбрит, и от него по-довоенному пахло одеколоном. Когда-то они с Даниловым работали в одной бригаде. У красавца Серебровского была необыкновенная особенность сразу располагать к себе женщин. Поэтому когда требовалось допросить кого-нибудь из «подруг жизни» клиентуры бригады, то лучше Серебровского сделать этого никто не мог. Женщины всегда становились на пути Сережи Серебровского, и не было у него из-за них служебного роста. Перед самой войной его забрали в наркомат, но там нашлась чья-то секретарша, и опять его отправили на старую работу, правда, с повышением.— Слушай, ты где одеколон берешь? — поинтересовался Данилов.— Страшная тайна, Ваня: в ноябре сорок первого я с одной дамой познакомился. Так она в тэжз работала. Когда их эвакуировали, она мне говорит: если нужно, я тебе одеколона продам сколько хочешь. Вот я и запасся. Да я тебе дам, у меня есть.В приемной начальника у стены сидели трое военных с худыми, изможденными лицами; у одного рука была на перевязи. Увидев Данилова и Серебровского, они встали.— Это к нам из госпиталей направили, — пояснил Осетров, — на пополнение оперативного состава.— Вот что, — приказал Серебровский, — начальник сейчас уедет, а ты товарищей командиров накорми и проводи отдохнуть в общежитие. Как вернемся — поговорим.В кабинете начальник, наклонившись, копался в сейфе.— А, дорогая пропажа. Ну, как?— Докладывать?— Некогда, — он подошел к Данилову, — иди переодевайся, да побрейся. В горком нас вызывают, к секретарю.— Так, — Данилов сел. — А зачем?— Полегче чего спроси. Позвонил его помощник и говорит: давай с Даниловым. Я ему объяснял, что ты на операции, а он: разыскать. Через каждый час звонит — тобой интересуется…На столе зазвонил телефон правительственной связи, или, как его называли, «вертушка». Начальник подошел, снял трубку.— Да… Есть… Будем через сорок минут.Он отошел от стола и еще раз оглядел Данилова.— Двадцать минут тебе на бритье, на тары-бары всякие. И вниз. — И уже в спину крикнул: — Гимнастерку надень новую!Данилов брился в общежитии, благо там стоял кипятильник с горячей водой. Бритва шла с треском, как коса. Иван Александрович глядел на себя в зеркало, и грустно ему становилось. Все-таки беспощадная вещь — время. Какие у него годы? Сорока двух еще нет, а вот и голова уже вся седая, и морщины. А, впрочем, еще ничего, не так уж он плох. Крепкий пока. Правда, иногда одышка появляется, да редко — головные боли.— Хорош, хорош, — засмеялся за спиной Серебровский, — я тебе обещанное принес. На, владей, «Тройной». Только смотри! Я слышал, что после коньяка он на первом месте стоит по вкусовым качествам.— Да полно тебе, — Данилов вытер лицо мокрым полотенцем.— А ты пробовал?— Было дело.— Ну и как?— Ты попробуй.— Ты же знаешь, Ваня, что я только портвейн и пью.— Аристократ. Твоя фамилия случайно не Юсупов-Серебровский?— Нет, Серебровский-Сумароков-Эльстон, — замначальника засмеялся, обнажив белоснежные зубы.И Данилов еще раз подивился его характеру. Серебровский был человеком мягким, веселым и щедрым. И все эти качества он сочетал с огромным личным мужеством и знанием дела.К машине они вышли вместе.— Ну, Ваня, езжай в верха. Только по дороге крепко подумай, какие у тебя подходы к рынкам есть.— А мне-то они зачем? Рынки — это Серегина дело.— Все равно подумай, об этом разговор будет. Мне сегодня верный человек в наркомате шепнул.У машины уже стоял начальник. Он окинул взглядом Данилова и, ничего не сказав, открыл дверцу, сел на переднее сиденье. Иван Александрович устроился сзади. Шофер развернул машину, и та понеслась по полупустой Петровке, пугая клаксоном-кукушкой редких пешеходов.Начинало темнеть. И сумрак этот был особенно заметен из-за светомаскировки. Дома глядели на улицу черными, ослепшими глазницами окон. Москва выглядела усталой. Правда, в сорок первом, в августе, тоже окна завешивали и баррикады строили. Но тогда и женщин нарядных много было, и мужчин в светлых костюмах. А сейчас все в темном, все будто в одинаковой форме. Но все-таки было что-то еще, чего Данилов никак не мог определить. И мысль эта не покидала его, когда они шли по длинным коридорам горкома партии, мимо одинаковых дверей с фамилиями на табличках.Да, здесь все изменилось. Последний раз он был в этом коридоре в конце октября сорок первого года, тогда горком больше походил на Смольный времен революции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58