Только со звоном падали капли в стоящие под водостоками кадушки.Мишка закурил. В сыром воздухе запах табака был особенно резким — давал понять, что дух его был лишним в этом буйстве ощущений.— Пошли, — сказал вошедший в комнату Жорик, — пора, Миша.Махаон вынул из кармана ксиву, сделанную Ястребом, положил на стол. Жорик мазнул по паспорту глазами, но сделал вид, что совершенно не придал этому значения. Они вышли в сад, в мир необычайных после дождя запахов. Цветы благоухали нежно и остро.— Как пахнет, а? — хлопнул Мишку по плечу Жорик.— Как в крематории.— Ты что, ты что… — Жорик сплюнул через левое плечо и перекрестился, — не говори так, а!У калитки их ждала машина. Ехали долго, петляли по улицам. Наконец, у мрачного четырехэтажного дома машина остановилась. По черной, вонючей лестнице они поднялись на чердак.— Пришли, — вздохнул Жорик. — Теперь будем ждать.— Твои шестерки где?— Уже работают.Обычно курить очень хочется, когда нельзя. Мишка это знал по богатому жиганскому опыту, поэтому он достал спичку и начал перекатывать ее зубами. Ждать и убегать для него — дело привычное, вот догонять он не умел. Откуда-то доносились звуки песен. Видимо, мусора серьезно гуляли во дворе банка. Почему-то Мишке внезапно показалось, что жизнь его остановилась. Встала, как дрезина, упершаяся в рельсовый ограничитель. Словом, эта ночь разорвала ее на две части. В одной осталось все его прошлое, другая обещала быть необыкновенно прекрасной.Он знал, что сделает со своими деньгами. Четвертак, полученный сегодня от Жоры, да двадцатник в заначке дадут ему возможность пожить неплохо. Он не поедет в Сочи с Жорой, а рванет в Ялту, к старому дружку. Домик маленький купит, на работу устроится. А там посмотрит. Южная жизнь — веселая, легкая, как конфетти. Посмотрим, как сложится. Посмотрим.Вот уже совсем темно стало, сквозь чердачное окно начал пробиваться прохладный ветерок. Он немного остудил разгоряченное лицо, и Мишка задремал. А проснулся от звука голосов. Жорик с кем-то невидимым в темноте говорил по-армянски.— Поспал, Миша? — наклонился к нему Жорик.— Немного. Пора?— Ну и нервы у тебя.— Вылечил в лучшем санатории Лабытнанги.— Ты что, ты что… — Жорик снова трижды плюнул через плечо, — такое перед делом вспоминаешь.— А ты, Жорик, наколку на груди изобрази: «Кто не был — тот будет. Кто был — не забудет».— Веселый ты, Михаил, сегодня.— На веселое дело идем.Мишка раскрыл сумку и вынул халат. Обычный синий рабочий халат.— Я готов.Мимо двух молчаливых амбалов они прошли к чердачному окну.— Давайте я вашу сумку понесу, — сказал один из них с сильным акцентом.— Не надо, браток, я, как Диоген, все свое ношу с собой, — ответил ему Мишка.— Не слышал такой кликухи.— Не слышал и не надо, — зло прошипел Жорик, — тебе по закону с таким человеком, как Махаон, базлать без разрешения нельзя.Они вышли на крышу. Внизу разбегались улицы золотистыми фонарными строчками. Ничего не скажешь, красивый вид. Сидели мы на крыше,А может быть, и выше,А может быть, на самой на трубе, - пропел Мишка куплет с детства приставшей к памяти песни.— Веселый ты парень, Миша, — помотал головой Жорик, — ничего не боишься.— Боюсь, Жора, боюсь.Чего он боится, Мишка пояснять не стал. Надо было перепрыгивать на крышу банка. Потом они влезли в чердачное окно. Мишка зажег фонарик. Чердак был завален перевязанными шпагатом пачками документов.— Пожара не боятся, — шепнул он Жорику.Дверь.Лестница.Снова дверь.Комната заставлена старыми столами, стульями, шкафами. Посередине пол был вскрыт и виднелся черный проем.Мишка достал из сумки альпинистский трос. Вот то, что он искал. Под одним из окон батарея была снята, а из стены торчали крепежные крюки.Махаон сноровисто обмотал трос вокруг крюка. Затянул, подергал. Вроде порядок. Он сбросил трос в дыру. Повесил через плечо сумку.— Ну, я пошел.— С богом, — прошептал Жорик и перекрестился.Мишка протиснулся в дыру и осторожно спустился. Подошвы мягко коснулись пола. Махаон достал фонарик. Жесткий конус света вырвал из темноты стеллажи, уложенные запечатанными в полиэтилен пачками пятидесятирублевок.Вот это да. Вот это место.И в ушах зазвенела старая уркаганская песня, которую пел под гитару его сосед Юра Ельцов: Деньги советские ровными пачкамиС полок глядели на нас. И думать Махаон не мог, что придется ему хоть раз такое увидеть. Но нельзя было сопли распускать. Деньги эти декорацией были, мифом, темой для рассказов.Свет фонарика побежал дальше и уперся в сейф. Вот и ты, мой маленький. Вот ты где. Ну что же, давай знакомиться, я уже наладил отношения с тремя твоими братишками. Думаю, и мы подружимся.Рукою в тонкой нитяной перчатке Мишка погладил нового знакомца. Обласкал его, бедолагу. Потом достал из сумки стетоскоп, вставил в скважину отмычку, прижал головку стетоскопа к металлу.Раз. Два. Три.Отмычка хорошо взяла зубья замка. Все правильно, заблокировал замок Абалов. Хитрый чучмек, битый зверек. Но только мы тоже не фраера. Мишка, как пианист по клавишам, пробежался по металлической лепнине сейфа.Вот, поддалась одна. Он посветил фонарем и вставил в скважину «лисью лапу». Щелчок был громким, как выстрел. Мишка перевел дух. Блокировка снята. Теперь снова отмычечка-девочка. Вошла, вошла, милая. Мягко, как домой.Теперь осторожно. Вправо. Влево.Пусть обвыкнется, зацепит зубья, ляжет на них.Пора. Он резко повернул отмычку. Замок поддался без звука. Что и говорить. Последний он профессионал остался в Союзе. Последний.Махаон повернул ручку, потянул на себя. Сейф чмокнул, как банка с грибами. Луч фонарика сразу же уперся в коробку. Вернее, в ларец. Большой цены вещь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19