Тонкий орлиный нос метра склонялся к низколобому, бородатому лицу дяди Пьера. Дядя Пьер рассказывал скрипучим голосом, с трудом выдавливая из себя слова, что соседняя деревня восстала. Бедняки с косами и вилами напали на дом судьи и сожгли все грамоты, в которых были записаны их долги и повинности помещику, маркизу де Ларош. Они отказались платить налоги. Из Эпиналя был послан отряд, чтобы усмирить бунт, но… но… но… - дядя Пьер захлебнулся тихим смешком, - солдаты перешли на сторону мятежников. Они взяли замок де Ларош и засели там, а их главарь Шарль Оду…
- Шарль Оду? Великан с белым шрамом на лице? - воскликнул метр. - Мы вместе сражались в Америке.
- Он самый. Молодчага парень. Теперь за его голову обещана награда в пятьсот ливров. Из Эпиналя прислали эскадрон солдат под начальством де Грамона. Де Грамон стоит в нашей деревне и только ждёт подкрепления, чтобы окружить мятежников в замке и перевешать их всех.
- А у вас в деревне тихо?
- Мыши сидят тихо, когда кошка близко. Но все помнят, что сказал де Грамон, когда бедняки требовали хлеба.
- Что он сказал?
- Трава уже выросла - идите, ешьте её. Деревня засыпала. Луна поднималась над чёрными вершинами гор. Было тихо, только подковы Брута звякали в сумерках да чуть поскрипывала одноколка. Дядя Пьер вразвалку шагал впереди, указывая нам дорогу.
Мы оставили матушку Гошелу и Мари в хижине. Дядя Пьер обещал отправить их в Эпиналь. Признаться, я был рад, что мы распрощались с ними. На меня наводила тоску эта девчонка с мутными глазами, которая вечно жевала что-нибудь, или спала, или пищала, чтобы ей давали есть. Даже наши белые мышки ничуть не развеселили её. Она сонно посмотрела, как мы чистили клетку в хижине у дяди Пьера, отвернулась и опять стала жевать какую-то корку.
- Это она такая с голоду, жалко мне её, - сказал Паскуале.
- Пустое. Ведь мы на войне, ты чувствуешь это, Паскуале? А на войне женщины и дети - одна помеха, - ответил я.
- А как же Розали? - спросил Паскуале.
- О, Розали - совсем другое дело.
Она бодро шагала рядом с нами, закутанная в свой чёрный плащ. Разве она жаловалась когда-нибудь на голод или усталость? Она всегда смеялась, и от этого всем становилось весело. На войне не могло быть лучшего товарища, чем Розали.
У края дороги потухал костёр. Последний язычок пламени, вспыхивая, освещал огромную ногу в жёлтом сапоге и зажигал беспокойный огонек в стекле валявшейся рядом бутылки. Слышался храп. Это караул полковника де Грамона досыпал седьмой сон. Дорога шла вниз. Запахло сыростью. Из темноты донеслось журчанье невидимого ручейка.
- Ступайте теперь налево, через мостик, мимо старого вяза. Скажите Шарлю, что и мы скоро забьем в набат, - проскрипел дядя Пьер над моим ухом и пропал в темноте.
Свернув налево, мы увидели огни. На холме вокруг замка пылали сторожевые костры мятежников.
ЛАГЕРЬ ПОВСТАНЦЕВ
- Стой! Кто идет?
Из кустов на белую от луны дорогу выпрыгнули два человека с ружьями: один - высокий, в широкополой шляпе с обвисшими краями, другой - маленький, коренастый, с головой, повязанной красным платком. Высокий в два прыжка очутился около нашей тележки и схватил Брута под уздцы.
Коренастый вскинул ружье и направил дуло в грудь метра.
- Руки вверх! Кто шелохнется, тот получит в лоб! - крикнул коренастый сиповатым голосом.
Мы подняли руки. У меня сердце замерло: вот она, война! Коренастый молча разглядывал нас. Брут храпел и пятился, тележка стала поперек дороги.
- Да стой же ты смирно, упрямый дьявол! - вполголоса уговаривал Брута высокий парень.
Коренастый опустил ружье.
- Кто вы такие? Куда идете?
- Мы друзья народа, - тихо и внятно ответил метр, - мы идём в замок де Ларош. Нам нужно видеть Шарля Оду.
- Друзья народа! Неплохо сказано, старик! - крикнул высокий, выпуская узду Брута.
- Да верно ли это? - насмешливо спросил коренастый. - Эй, Антуан, пощупай, что у них там на тележке. А вы - ни с места!
Брут потянулся к кусту близ дороги. Листья захрустели на его зубах. За моей спиной Антуан поднял крышку нашего сундука, шуршал тряпьем, рылся в наших пожитках. Вдруг он прыснул,
- Антуан? - строго сказал коренастый, не спуская глаз с метра.
- Честное слово, Жак, - захлебываясь от смеха, сказал Антуан, - сдается мне…
- Ну?
- Сдается мне, что у них тут куклы!
- Куклы? - Жак усмехнулся и подошёл к тележке.
Антуан вытаскивал одну куклу за другой. Свет луны блеснул на золочёной звезде министра. Мария-Антуанетта беззаботно улыбалась. Полишинель звякнул бубенцом.
- Полишинель! Право слово, Полишинель! - завопил Антуан. Он вертел крючконосую головку Полишинеля в руках и пищал: - Ах, дорогие мои, любезные мои… - но писк ему не удавался.
- Не дури, Антуан, - строго сказал коренастый и, подойдя к метру, положил руку на его плечо. - И не стыдно тебе, гражданин, возиться с детскими игрушками? Такое ли сейчас время? Видишь мою руку? Она крепко держит ружье. Она не даст спуску дворянчикам. Наша борьба - не на живот, а на смерть. Собирай свои игрушки, старик, и не называй себя больше другом народа! - Жак презрительно отвернулся.
Антуан молчал, раскрыв рот и не выпуская Полишинеля из рук. Метр вздрогнул, как будто его ударили. При свете луны я увидел, как потемнели его щёки. Он выпрямился, шагнул вперед и сказал сдавленным голосом:
- У каждого свое оружие, друг. Мое оружие не хуже твоего ружья. Но мне некогда спорить с тобой. Отведи меня к Шарлю Оду, он помнит, как я сражался за свободу американцев, пока проклятые англичане не отстрелили мне ногу!
Жак оглянулся. Он, видно, только теперь заметил деревянную ногу метра.
- Ты сражался за свободу американцев? - удивлённо переспросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60