Само собой разумеется, я рассказывал ему про то, как я вырезываю кукол и какие деревянные человечки живут в стенном шкафу дяди Джузеппе. Когда нога у Паскуале зажила, он стал проситься, чтобы я взял его с собой к дяде Джузеппе. Я опасался, что мой хозяин рассердится, если я приведу с собой мальчишку, но Паскуале так упрашивал меня, что я согласился.
Он только боялся, что уличные мальчишки опять засмеют его и забросают камнями, как бывало уже прежде, потому что у него всё ещё не было «особенного башмака», о котором он мечтал. Ему было трудно ходить по улицам в стоптанных туфлях, ежеминутно падавших с ног.
Тогда я вырезал из дерева хороший, толстый каблук и принёс Паскуале. Мы сидели на полу и старались прибить его гвоздями к старой туфле, когда в комнату вошёл Анджело. Он остановился и посмотрел на нас из-под косматых бровей. У нас ничего не выходило. Тогда Анджело молча отобрал у нас туфлю, каблук и гвозди, смерил ногу Паскуале, осмотрел его пятку и, покачав головой, ушёл в свой чулан. Мы слышали, что он стучит молотком и ждали: что будет дальше?
На другой день к вечеру Анджело принёс Паскуале «особенный башмак». Он починил, выправил и разгладил его старую туфлю и приделал к ней толстый каблук, крепкий и удобный.
- Носи на здоровье, непутёвая голова! - сказал он. - А где твоя другая туфля?
Взяв туфлю, он и её привёл в порядок. Паскуале не мог нарадоваться на свои новые башмаки и ходил в них так осторожно, как будто они были стеклянные. Он, конечно, хромал, но не так сильно, как прежде, и его хромая нога теперь меньше уставала от ходьбы.
- Теперь уж мы пойдём к дяде Джузеппе? Пойдём, Пеппо? - спрашивал он.
И вот однажды утром я привёл его в каморку на чердаке.
- Это ещё кто? - спросил дядя Джузеппе, обернувшись к нам. - Говорят, брошенный щенок приводит другого брошенного щенка в дом, где его хоть раз накормили. Впрочем, ты похож не на щенка, а на цыпленка, - добавил он, разглядывая Паскуале, - ты такой же маленький, остроносый и светлоголовый. Настоящий хромой цыплёнок.
Паскуале заморгал глазами, не зная, можно ли ему остаться на чердаке или нужно уходить. Он остался и просидел рядом со мной весь день до вечера, глядя, как я вырезываю кукольные ручки и ножки. Он ушёл домой неохотно, поздно вечером.
А наутро дядя Джузеппе запнулся на пороге, отворяя дверь: под дверью, свернувшись калачиком, спал Паскуале. Он не попал вчера в дом Гоцци - не достучался. Синьора Гоцци не было дома, а старый Анджело заснул и не слышал стука. Паскуале вернулся на чердак, но не посмел войти и лег спать под дверью.
- Ну что ж, живи здесь пока. Посмотрим, на что ты годишься, - сказал дядя Джузеппе.
Руки Паскуале не годились для резьбы: они были у него слишком слабые. Ножик не слушался его. Кукольные головки выходили у него совсем плоские, носы - как обрубки, рты - как щели.
- Ну, тебе никогда не стать резчиком! - сказал мой хозяин. - Попробуй клеить и раскрашивать!
Это дело быстро пошло на лад. Паскуале стал искусно клеить сапожки, латы, шляпы и парички и тонко разрисовывал личики наших деревянных актёров. Но ещё лучше он управлял куклами. Он сразу разобрал, за какие нитки нужно дергать, чтобы кукла двигалась, как живая.
Он заставлял моего Пульчинеллу прыгать на одной ноге, вертеться, кувыркаться. Однажды, когда Пульчинелла летал по воздуху, растопырив руки, как крылья, а потом плавно опускался на пол, так что его балахончик надувался парусом, синьор Гоцци вошёл в каморку.
- Браво! - воскликнул он. - Это очень забавно! Марионетки могут летать, превращаться в чудовищ, отрывать друг другу головы и снова приставлять их на место, чего никогда не сделать живым актёрам! Сколько чудес и волшебных превращений можно представить на сцене кукольного театра!
Дядя Джузеппе вздрогнул и поднял голову от своих переплетов:
- А что вы скажете, синьор, если мы представим ваши «Три апельсина» в кукольном театре? Что проку в моих куклах, если они висят в шкафу и никто их не видит? Я хотел бы показать их в театре. Я вырезал бы новых кукол… ещё лучше…
Синьор Гоцци нахмурился, и глаза его стали сердитыми.
- Мне всю жизнь хотелось сделать это… - прибавил дядя Джузеппе упавшим голосом.
- Зачем, Джузеппе? Чтобы мои враги, захлебываясь лаем, издевались надо мной? Вместо превосходных живых актёров жалкие деревяшки на нитках будут разыгрывать мои фиабы?
- Не обижайте наших деревянных актёров, синьор, - тихо ответил старик. - Разве слава великих поэтов Тассо и Ариосто померкла оттого, что их поэмы вот уже двести лет не знают иных актёров, кроме маленьких марионеток? Разве ваш прославленный враг мессер Гольдони не развлекался, сам управляя куклами? Он представил тогда глупую комедию «Чиханье Геркулеса», и она всё-таки имела успех, хотя куклы у него были грубые и безобразные, сделанные каким-то неучем! А мы представим вашу прекрасную сказку «Любовь к трём апельсинам», и наши актёры будут самые красивые, самые ловкие и забавные, какие только бывали в Венеции! Весь город придёт смотреть наше представление!
Синьор Гоцци задумался, опустив голову. Потом он тихо рассмеялся.
- Вы согласны, синьор? - вскричал дядя Джузеппе. - Давайте покажем людям настоящее кукольное представление!
«ЛЮБОВЬ К ТРЁМ АПЕЛЬСИНАМ»
Когда я был совсем маленький, сестра Урсула, укладывая меня спать, рассказывала мне потешную сказку про три апельсина. Вот она.
Жил-был король, да не простой, а карточный. Тузы были у него министрами, валеты - лакеями, а двойки и тройки служили в судомойках. У короля был сын Тарталья. Он не пил, не ел, только стонал да охал. Учёные доктора сказали, что если принц не рассмеется, он наверняка умрёт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60