С утра они судили бедняков, а после обеда предавались самым различным увлечениям — фотографировали, рисовали, играли на любительской сцене, ходили на охоту, ежедневно выпивали парочку кружек пива, рассказывали одни и те же анекдоты — но всегда и во всем оставались дилетантами. Все для них было спортом, средством как-то прославить в обществе свое имя, хотя бы на чьих-нибудь похоронах. Но в прежнюю пору слава таких господ никак не распространилась бы далее границ двух округов, зато ныне, когда над нами нет былых начальников, им кажется, что настал момент прославиться среди широких масс.И здесь они проводят политику прокуренных деревенских трактиров, политику игроков в кегли, политику любительских театральных кружков, обманывая самих себя иллюзией, будто они политики, и стараясь внушить эту иллюзию широким общественным кругам, но при этом по-прежнему оставаясь в политике такими же дилетантами. Неинформированным широким массам нравятся их театральные выступления, но критик напишет, что они потерпели фиаско в политической роли, которую сами для себя избрали, ибо играли слишком навязчиво, демонстрируя зрителю одно лишь свое честолюбие — в ущерб хорошему вкусу, и играли исключительно ради того, чтобы их имена писались на афишах Клуба сотрудников Союза, вернее — Клуба чешских Пикквиков».Памфлет Гашека перерастает рамки политического конфликта, по поводу которого он был написан. Отвращение к «новоиспеченным самозванцам из рядов застольной компании, посещавшей кафе на Подвальной улице в Киеве», к людям, которые, «действуя ловко и хитро, провели руководство Союза за нос и подложили ему свинью», явилось побудительной причиной для анализа духовного облика политического руководства легионов. В сатире «Клуб чешских Пикквиков» мы вновь сталкиваемся с прежним критиком-радикалом, действующим без оглядки, не щадящим влиятельных особ и общественных деятелей, как это было уже во времена партии умеренного прогресса. Гашек характеризует здесь хронические болезни чешских политиков: непомерное честолюбие, соединенное с полным отсутствием самокритики и искренности, карьеризм, выдаваемый за деятельность во имя «высших интересов нации». Сатира Гашека имела полемический характер, но анализ идейного филистерства перекрывает значение этой полемики. Жалкое мещанское препирательство, мания величия и провинциальный сепаратизм, в которых он упрекает руководителей филиала, сыграют важную роль в последующий период, когда эта группа захватит политическое руководство легионом.Но и политическая линия самого Гашека потерпела крах. Отношение судей к обвиняемому было предвзятым. В письмах, направленных в войско, члены суда высказывались в том духе, что, мол, «Гашек — человек беспринципный, один из тех, для кого надо бы создать особый концентрационный лагерь». В архивах легионов мы находим протокол, из которого явствует, что столкновение неугодного новому руководству оппозиционера с фанатическим духом формирующегося военного коллектива протекало весьма остро.Однако под конец Гашек с шутовской беззаботностью преуменьшает значение своих инвектив и письменно от них отрекается.Оценивая его поведение, мы должны учесть два важных обстоятельства. Во-первых, процесс проходил в день приезда в Россию Масарика, после образования филиала, когда всякая попытка сопротивления была заведомо обречена на провал. Во-вторых, перед судилищем Гашек несколько дней просидел в заточении, где должным образом «размяк» и имел возможность обдумать, как выбраться из тупика. (О настроении в войске свидетельствуют «Шлеги» («Удары хлыста»), журнал седьмой роты, где во время пребывания Гашека в тюрьме писалось: «Если б не было охраны, его бы еще и побили!»)По случайному стечению обстоятельств Гашек оказался в ситуации, ранее изображенной им самим в одном из рассказов. В полном соответствии с литературной фабулой он инстинктивно надевает швейковскую маску простачка и безответственного шута. Эта маска — оружие человеческой слабости против жестокого насилия; в ней мало героического, и люди, судящие поверхностно, считали ее проявлением слабохарактерности.Гашека подозревают в разлагающем влиянии на войско и без конца переводят с места на место. Из седьмой роты 1-го полка имени Яна Гуса его посылают в пулеметный взвод резервного батальона, оттуда в пулеметный взвод полка, и только в июле 1917 года он прикомандирован писарем к канцелярии полка.По возвращении на позиции Гашека поразила перемена, происшедшая в войске. Как старый член Чешской дружины и редактор «Чехослована» он представлял себе чехословацкое войско союзом добровольцев, объединенных необходимостью борьбы с Австро-Венгрией. Тем временем положение изменилось. Парижский Национальный совет был провозглашен суверенным верховным органом и объявил новый набор в чехословацкое войско. Основную массу корпуса теперь составляли новички, среди них были и люди нерешительные, осторожно выжидавшие, как обернутся события. Новоиспеченных легионеров нетрудно было приучить к духу воинской субординации и беспрекословного повиновения, а филиал еще до начала боевых операций решил навести порядок в собственных рядах.Новый курс, разумеется, не мог воодушевить бывшего анархиста и революционера. Но он примиряется со всем этим, увлеченный боевым настроением солдатской массы.Еще до приезда в Россию Масарик призвал чехословацкое войско к борьбе против центральноевропейских держав. Он объявил легион военной основой самостоятельного чехословацкого государства и подчеркнул значение боевых акций для развития национально-освободительного движения на родине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116