По пути домой в магазине „У Мартина в стене“ мы накупили бракованной кухонной посуды — жестяных кастрюль и мисок, ибо Гашек пожелал, чтобы у нас был полный набор домашней утвари, как в приданом хорошей невесты.Из наших карманов свисали поварешки, торчали мутовки — и так мы шествовали домой по проспекту Фердинанда в ту самую пору, когда там больше всего фланирующей публики. По пути закупали продукты: тут мозги, шлеп — в кастрюлю! Там почки — айда за мозгами! Рассортируем и вымоем дома. А сверху навалом все остальное, что необходимо для ведения домашнего хозяйства. Не забыли и традиционного полотенца, которое вешают над плитой. На нем было вышито: «Коль мечтаешь об обеде, не жалей кухарке снеди!» Впрочем, стихи Гашека не удовлетворяли, он ворчал, что смысл призыва выражен недостаточно ясно, мол, нужно как-то скомбинировать этот лозунг с поговоркой: «Молоко у коровы на языке», — тогда надпись станет ясней и выразительней. По дороге мы еще зашли к угольщику, заказали угля и дров. Я охотно участвовал в расходах и не поддавался сомнениям в поварском искусстве Гашека. Он так ловко делал закупки, что это убеждало меня: должно быть, он и впрямь умеет готовить… Готовил он отменно! К мясу у нас были кнедлики, тесто Гашек раскатывал на старой чертежной доске. Разумеется, перед этим он старательно протер ее полой пиджака да еще проверил на ощупь — не торчит ли где щепка… Мы так объелись первым домашним ужином, что не могли сдвинуться с места и свалились на пол прямо возле стола. И только немного проспавшись, отправились в трактир. В тот вечер пиво казалось нам каким-то особенно вкусным, потому что Гашек не пожалел в соус острых специй. Но долго мы на этот раз не задерживались. Гашек сам раньше обычного заторопился домой, что меня несказанно удивило… По дороге он объяснил мне: порядочный повар ходит за покупками спозаранку, иначе ему достанутся одни ошметки…»«Однажды он объявил, что к обеду будет суп „Мадам Ниэль“ и рисовая каша на молоке. Эта каша, вероятно, единственное блюдо, которое вызывает у меня отвращение. Я сказал Гашеку, что рисовую кашу есть не буду. Он в ответ ни звука — и ушел. Я уж было обрадовался, что он приготовит что-нибудь получше, раз не стал спорить, но в тот день я его вообще не дождался… Не явился Гашек ни на второй, ни на третий, ни на четвертый день, и я уже решил, что его сманила в повара какая-нибудь живущая по соседству богатая дама. Только этак через неделю, примерно в ту же пору, когда он ушел, дверь в мою комнату приоткрылась, Гашек просунул голову и сухо спросил: „Ну что, будешь есть кашу?“Этот рассказ позволяет понять, что делало Гашека подлинным художником жизни. Он целиком отдавался моменту, человеческий удел был для него мозаикой острых и радостных ощущений, доставляемых самыми малыми, простыми вещами. Фоном безжалостных шуток Гашека, его анекдотов и розыгрышей было незавидное положение бродяги. Он никогда не жаловался на материальный недостаток. А ведь в его корреспонденции той поры мы встречаем сигналы настоящего бедствия: «Пан редактор! Будьте добры сообщить пану Опоченскому, подсчитан ли уже гонорар. Я опять в большой нужде».Только со стороны Гашек казался беззаботным юмористом и мистификатором. Спасаясь от нужды, он часто предпринимал различные поездки. Послушаем рассказ о его пребывании в Гавличковом Броде, где осенью 1912 года он посетил родителей редактора Юлиуса Шмидта. (Эти события воспроизведены и в юмореске «Гость на порог, бог на порог».)«Гашек ехал откуда-то с храмового праздника, куда его позвал Гамлет (знакомый кельнер. — Р. П. ) из «Монмартра». Пока Гамлет покупал билеты на пражский скорый, Гашек встретился с братом своего приятеля, который пригласил его погостить денек-другой. Гашек тут же за полцены продал билет в Прагу какому-то крестьянину и устроился в семье гостеприимного знакомого. Ходил с ним на охоту, а потом шатался по трактирам и всюду предлагал купить подстреленных куропаток. Не прошло и недели, как весь городок уже знал, что тот пан, который приехал из Праги, ходит в распивочные и ведет там беседы с пьяницами. Его хозяев такое поведение шокировало. Гашеку намекнули, что пора бы ему и честь знать, но он намека не понял. Купили билет — Гашек его продал. Объявили, что уезжают куда-то в гости, — Гашек тут же с радостью согласился их сопровождать, ему, дескать, и так в Броде надоело. Заметив, что на него начинает обращать внимание полиция, он остановил на площади полицейского инспектора, заявил ему, что потерял портмоне с крупной суммой, и обещал, если портмоне найдется, пожертвовать 200 крон в пользу местных бедняков. Полицейские сразу стали его почтительно приветствовать. Наконец Гашека увез в Прагу сам Шмидт, срочно вызванный родными. Больше его не приглашали».Когда Гашек вернулся в Прагу, в его судьбу вновь вмешался Ладислав Гаек. За это время он успел жениться и после смерти тестя стал совладельцем фирмы и редактором журнала. Обеспеченный и преуспевающий литератор в рождественские дни 1912 года решает протянуть руку помощи другу своей молодости. Встречу с ним он описывает с трогательностью рождественского рассказа: «Я был примерно два месяца как женат, когда в начале зимы 1912 года ко мне пришел поэт Опоченский: „Послушай, мы не можем оставить так Ярду, возьми его к себе, сделай это незаметно, он тебя послушает. Используешь его в журнале, и было бы лучше всего, если бы он мог где-нибудь у вас жить и столоваться. Только будь к нему строг, никуда не отпускай“. Я посоветовался с женой. Она любила Гашека, который успел снискать ее симпатию, когда жил в вилле „
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116