Но в НКИД упорно ходили слухи о том, что высшее руководство не устраивали позиции, которые занимал Литвинов по некоторым внешнеполитическим вопросам, в особенности в оценке политики Англии и Франции.
С новым наркомом мы, сотрудники Первого Восточного отдела, познакомились в тот же день – 3 мая. Часа в три всех нас пригласили в кабинет М. С. Мицкевича, куда через непродолжительное время вошел В. М. Молотов, поочередно обходивший политические отделы. Его сопровождали В. П. Потемкин и еще какие-то, в тот момент неизвестные нам лица. Потемкин представил Молотову Мицкевича, а тот в свою очередь представил новому наркому одного за другим сотрудников отдела.
Молотов здоровался со всеми за руку, расспрашивал о выполняемой работе, добродушно шутил. Разумеется, в этом подчеркнутом демократизме наркома было что-то показное. Однако его неожиданный визит в отдел и доброжелательный, отнюдь не начальнический тон бесед произвели на нас выгодное впечатление.
Приход в наркомат В. М. Молотова повлек за собою много новшеств. Из прежних заместителей наркома в НКИД остался один только Потемкин, да и то ненадолго.
Одним из новшеств, касающихся уже Первого Восточного отдела, явилось подчинение его одному из новых заместителей наркома, тогда как раньше отделом руководил сам нарком. Отмечу, наконец, реорганизацию некоторых политических отделов, которая отразилась на моем служебном положении. 20 июня 1939 года Первый Восточный отдел был упразднен, а на его основе созданы два других отдела: Средневосточный и Ближневосточный. Первый ведал Ираном и Афганистаном, второй – Турцией, арабскими странами Ближнего Востока и отношениями с Болгарией и Грецией, переданными ему из Восточноевропейского отдела. Заведование Средневосточным отделом было возложено на Мицкевича, а Ближневосточным – на меня. За отсутствием в штате референта-арабиста общее наблюдение за политическими событиями в арабских странах лежало на мне лично.

3. Начало второй мировой войны
21 июня 1939 года, на другой день после моего вступления в должность заведующего Ближневосточным отделом, я по приглашению турецкого посла З. Апайдына и его супруги был на приеме в турецком посольстве. Прием этот именовался «пятичасовым чаем», хотя, сказать по правде, чаем на подобных приемах интересуются меньше всего. В парадных помещениях посольства толпилось множество членов дипкорпуса, явившихся для того, чтобы попрощаться с послом – в скором времени он покидал Москву.
Беседовал я по большей части с теми из приглашенных, с кем уже встречался ранее по долгу службы, и с моими новыми «подопечными» коллегами по дипкорпусу – болгарским и греческим посланниками и их советниками. Познакомил меня с ними В. Н. Барков, одетый, как и подобает шефу протокола, в безупречно скроенный смокинг и щеголявший холеной рыжеватой бородкой.
Посол Апайдын, осведомленный Барковым о моем новом назначении, по-восточному витиевато поздравил меня. В последующей беседе мы с ним коснулись некоторых событий того периода, в частности франко-турецких переговоров о взаимной помощи. Апайдын сообщил, что они близятся к концу и со дня на день можно ожидать подписания декларации, аналогичной англо-турецкой декларации от 12 мая. (Подписана она была действительно через день – 23 июня.) Тогда я спросил Апайдына, как обстоит дело с переходом от предварительных деклараций к предполагаемому основному договору о взаимной помощи с Англией и Францией? В ответ он многозначительно сказал:
– Ну, господин директор, вы не хуже моего знаете, что этот договор во многом зависит от хода переговоров между Москвой, Лондоном и Парижем. Ведь у Турции и Советского Союза общая цель в вопросе о коллективной безопасности, а судьба ее сейчас определяется тремя великими державами. Будем надеяться, что судьба эта сложится благоприятно для всех нас.
Уклонялся он от более ясного ответа, имея на то достаточный резон. Начавшиеся в мае переговоры между правительствами СССР, Англии и Франции о создании системы коллективной безопасности в Европе протекали с крайней медлительностью, притом в обстановке, которая заставляла сомневаться в искренности желания западных держав достичь этой цели. Апайдын был прав, придавая этим переговорам ключевое политическое значение. Мне оставалось только разделить его надежду.

* * *
Новым для меня протокольным делом явилась церемония вручения верительных грамот вновь прибывшим в Москву послом Турции Али Хайдаром Актаем. В назначенный день я заблаговременно приехал через Боровицкие ворота в Большой Кремлевский дворец. Некоторое время спустя туда же приехал заместитель наркома Деканозов, курировавший Ближневосточный отдел[]. Вместе с ним я поднялся на второй этаж в кабинет Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина. Замнаркома познакомил меня с ним и с находившимся в кабинете секретарем Президиума Верховного Совета А. Ф. Горкиным. А через несколько минут появился В. Н. Барков и сообщил, что турецкий посол и сотрудники посольства прибыли в Кремль. Это был сигнал к началу церемонии.
Михаил Иванович в сопровождении Горкина, замнаркома и меня вышел в Екатерининский зал, куда из других дверей одновременно в сопровождении Баркова вошел Али Хайдар Актай со свитой из дипломатических сотрудников посольства! Примерно в центре зала, на небольшом расстоянии друг от друга, обе группы остановились, и Актай произнес краткую приветственную речь, после чего вручил М. И. Калинину свои верительные грамоты. Так же кратко ответил послу и М. И. Калинин, затем представил ему поименно своих трех спутников, а посол – также поименно – своих сотрудников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167