Услышав последнюю фразу, Рита саркастически качнула головой и закурила.
- У меня все отлично, - отмахнулась мать. - Ты знаешь, - продолжала она, - а Катя уехала...
- Как? - не поняла Маша. - Совсем уехала?
- Типун тебе на язык! - проворчала мать. - В отпуск они уехали. На какие-то там банановые острова.
- А-а... - облегченно вздохнула Маша и неуверенно предложила:
- Может быть, зайдешь в гости?
К её удивлению, мать не только согласилась - хотя обычно была весьма тяжела на подъем - но даже сказала, что сейчас и выходит.
- Ну что? - спросила Рита, когда Маша положила трубку.
- Кажется, все то же, - задумчиво ответила Маша. - Мне это с детства знакомо. Когда я слышу эти интонации в её голосе, то мгновенно вспоминаю кафе-мороженое "Космос" и ту страшную рожу, которую отец нарисовал на бумажной салфетке...
- Кажется, у тебя начинается бред, - насторожилась Рита. - Какая рожа? Какая салфетка?..
* * *
В то далекое лето сестер неожиданно решили отправить не на дачу в Пушкино, а в пионерский лагерь. Чего, надо сказать, прежде никогда не практиковалось. Отправлять девочек в это культурно-оздоровительное учреждение, вроде детского ГУЛАГа, в семье Семеновых - да и в кругу их знакомых - считалось дурным тоном, если вообще не позорным плебейством. Но в то лето это был вынужденный шаг и суровая необходимость.
Дело в том, что родительнице вдруг во что бы то ни стало потребовалось отправиться в какой-то необыкновенный санаторий, а оставлять девочек на престарелую бабусю, оставшуюся к тому времени без дедушки, и на мужа, всецело поглощенного работой, было, естественно, нельзя.
В отличие от старшей Кати, которую эта новость повергла в ужасное уныние, младшая Маша была в полном восторге. Это и понятно - Катя не могла дождаться лета, чтобы отправиться на дачу, где у неё имелся "молодой человек", в которого она была влюблена, и отправляться вместо этого в какой-то задрипанный пионерский лагерь представлялось ей верхом унижения. В отличие от сестры. Несмотря на то, что вот уже минуло несколько месяцев после злополучного "письма Татьяны к Онегину" всяческие нежности между противоположными полами были Маше ещё совершенно до лампочки, и привычной дачной скуке она с радостью предпочла неизведанную романтику пионерских костров, походов и прочих коллективистских мероприятий.
Итак, накануне отъезда в лагерь Маша сидела, скрестив ноги, на полу их общей с Катей комнаты, а престарелая бабуся скрупулезно пришивала меточки с фамилией на те вещи, которые предполагалось взять с собой. Держа во рту длинную белую нитку, она подавала Маше тщательно сложенные юбки и шорты, а та укладывала их в большущий чемоданище.
Бабуся и Маша хозяйствовали в одиночестве, поскольку Катя с утра отправилась куда-то по заданию отца, а мама распрощалась со своим семейством ещё несколько дней тому назад. Довольно туманно девочкам объяснили, что маме потребовались экстренные медицинские процедуры - не то на сернистых водах, не то ещё где. Философское спокойствие, с каким отец отнесся к отъезду супруги, при желании можно было списать на его всегдашнюю загруженность.
- Я должен, - твердил он в те редкие моменты, когда показывался дома, - работать как вол, чтобы заработать двум невестам на приданое! Мне придется засиживаться в конторе допоздна. Если что, вы должны ложиться спать, не дожидаясь моего возвращения.
Маша взглянула на часы. Было уже полшестого. Она вспомнила, что в шесть часов отец назначил ей встречу в кафе-мороженом "Космос".
- Ба, мне пора бежать!
Бабуся кивнула и кряхтя поднялась, упираясь дряхленькой рукой в толстое колено.
- Давай, - сказала она, - не опаздывай. Не то папа рассердится.
Знакомыми с младенчества переулками Маша выбралась на улицу Горького и вскочила в троллейбус, который пополз вниз к Красной площади. У Моссовета она сошла и перебежала по подземному переходу на другую сторону. За конным Долгоруким был скверик, где, как ей уже было известно, собирались извращенцы и хиппи. Туда она, естественно, не пошла, а продолжила свой путь дальше по улице Горького и через минуту уже подходила к стеклянным дверям "Космоса", около которых, как всегда, стояла изрядная очередь. По-детски смело она шагнула прямиком к швейцару.
- Меня папа ждет! - гордо заявила она и была тут же пропущена внутрь.
На Маше была простенькая плиссированная юбчонка, видавшие виды босоножки и голубая кофточка. Для такого чудесного заведения, каким являлся "Космос", её наряд был довольно убог, однако это беспокоило её куда меньше, чем размышления о том, сколько порций мороженого разрешит ей заказать отец.
Она вошла в зал, декорированный какими-то замысловатыми панно на космическую тематику, и тут же увидела отца, а тот увидел её и, привстав, галантно - как умел только он один - усадил её за столик. Только потом сел сам. Перед ним стоял уже наполовину опустошенный графинчик с коньяком. Маша тут же схватила карточку меню и побежала глазами по названиям десертов. Названия были одно заманчивее другого и чрезвычайно таинственными. Впрочем, Маша была уже стреляный воробей. Она знала, что названия придуманы лишь для вящего понта, а выбирать следует по цифрам в графе цен.
- Как настроение? - спросил отец.
- Отличное, папа, - ответила она, поглощенная выбором. - Сколько можно взять порций?
Он показал ей на пальцах - две, но, подумав, показал - три. Наконец заказ был сделан.
- Собралась в лагерь? - механически продолжал он, явно занятый какими-то другими мыслями.
- Почти, папа, - поспешно кивнула Маша.
Приближался официант с подносом, на котором стояли две заиндевевшие железные вазочки, в одной из которых покоились чудесные шарики шоколадного пломбира, обсыпанного орехами, а в другой - сливочного с апельсиновым джемом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132