С помощью городских властей все уладилось. Переходил дом теперь полностью в руки наследников золотых дел мастера Альбрехта Дюрера. Этакая щедрость вызвала гнев Агнес: почему Эндрес и другие братья не внесли своей доли, разве им не дорога память отца? Впервые прикрикнул на супругу: сам знает, что делает. Где он, Эндрес? Все еще странствует. Какие у него деньги? Раздражают его плотно закрытые ставни мастерской, ожидающей Эндреса. Пылится без дела отцовский инструмент. Тряхнуть бы стариной! Но по законам города это не положено, и, кроме того, у него другие намерения — засесть за книгу о живописи. А что касается других братьев — Ганса-старшего и Ганса-младшего (был еще Ганс-средний, да умер), то первый сам нуждался: вернулся из странствия и не может открыть портняжную мастерскую, ибо надо платить взнос за звание мастера, а о заработках второго смешно и говорить. Вот приструнить его надо, так это точно, слухи о проделках братца дошли уже до ратуши. Чего доброго, вырастет второй Пляйденвурф на страх всему городу.
Первое время, занятый домашними делами, Дюрер ни над чем не работал. Книга о живописи оставалась лишь благим намерением.
К неудовольствию Агнес, стал часто бывать у Пиркгеймера. Делился своими итальянскими впечатлениями. Но в который уже раз изменил Вилибальд музам, отдавшись всецело политике. Поэтому рассказы Дюрера о встречах с живописцами слушал невнимательно. Стоило на минуту прерваться рассказу, как тотчас же влезал Вилибальд со своими вопросами. Как оценивает венецианский дож императорскую армию? Какие планы у папы Юлия? Дюрер вспыхивал. Да что он — нюрнбергский посланник, что ли? Так и шли их беседы: каждый о своем.
И все-таки тот же Вилибальд снова вернул его к делу. Как-то после очередной размолвки стукнул кулаком по столу: хватит пустых разговоров! Друзья ждут от Альбрехта картин и гравюр, а не слов. Буквально на днях пришло письмо от каноника церкви святого Стефана в Бамберге Лоренца Бехайма с просьбой прислать хотя бы один рисунок Дюрера на античную тему. На большее, как пишет Лоренц, он и не рассчитывает, ибо дошли до Бамберга слухи, что занят сейчас Альбрехт своей бородой, а не живописью…
Что ж, Вилибальд прав: просьбу надо исполнить. Тем более что Лоренца Альбрехт искренне уважает: большого ума человек! Кто бы мог предполагать, что сын нюрнбергского пушкаря станет фортификатором папы Александра VI? После его смерти в 1503 году Бехайм вернулся на родину и тогда же познакомился с Дюрером. Был сведущ в науке измерений и немного разбирался в пропорциях. Покупая в Венеции Евклидовы «Начала», лелеял Дюрер мечту, что с его помощью осилит их. Но Лоренца в Нюрнберге уже не застал.
Рисунки Дюрер отправил. В ответ прислал Альбрехту Бехайм его гороскоп, так как, кроме алхимии, математики и врачевания, увлекался каноник еще и астрологией. Если отбросить разные там ссылки на расположения звезд и планет, то видно было, откуда почерпнул Лоренц сведения о Дюрере — из встреч с ним и из писем Пиркгеймера. Нужно ли было обращаться к светилам, чтобы узнать, что Дюрер худ, откровенен и честен. Любит оружие. В денежных делах предсказывал ему Бехайм удачу: вряд ли он разорится, скорее накопит несметные богатства. Наибольшие успехи звезды сулили ему в живописи и в любви. Но жена у него будет только одна. По этому поводу весьма сокрушался Вилибальд: обливается-де слезами, что другу до конца дней своих придется жить с этой фурией, медузой Горгоной, Сократовой Ксантиппой.
Вилибальд, пожалуй, был прав, когда упрекнул друга в безделье. Уходит напрасно время, недаром итальянцы говорят: до сорока лет может заниматься человек всем, чем угодно, но после должен посвятить себя одной цели. А цель уже определилась — создать своего рода энциклопедию для художников. Начал с того, на чем остановился перед поездкой в Венецию. Вернулся к конструированию идеальной человеческой фигуры из геометрических тел. Для нового опыта избрал тот же сюжет — Адама и Еву, но на этот раз решил изобразить их в красках и по отдельности, так как помнил трудности, с которыми столкнулся при создании той, давней гравюры. Почему Адам и Ева? Можно назвать и иначе — для замысла это роли не играло. Но разрешали строгие нюрнбергские нравы рисовать обнаженными только эти два персонажа, ибо их нагота подтверждена самой Библией. Вот и назвал, чтобы не было лишних вопросов.
С трудом давалась сложная конструкция из кубов, пирамид и конусов, которую стал наносить на подготовленные доски с набросков, сделанных когда-то для гравюры. Чепуха какая-то получалась. Лишь столкнулся с новой проблемой: как увеличить размеры геометрических тел, не нарушая ранее найденных пропорций? Потом лишь узнал, что принципы этого увеличения пока еще неизвестны даже математикам. А ведь тогда впал в отчаяние. Кончилось тем, что плюнул он на все хитроумные каркасы — и прямо поверх их стал писать начисто, свободно, по-итальянски. Пошло дело на лад. Из черного фона с каждым днем все отчетливее выступают две обнаженные фигуры. Увидев «Еву», Пиркгеймер от удивления только присвистнул. Прямо на него грациозной походкой, кокетливо улыбаясь, шла прелестная итальянка. Сценка была в истинно Вилибальдовом стиле: понимает, мол, теперь, почему прародитель Адам променял рай на женщину.
Все восторгались этими картинами Альбрехта, а у него самого в ушах звучало ехидное замечание Пачоли: не начинают строить дом с крыши. Пора браться за Евклида и приступать к измерениям. Но прежде надо навестить библиотеку Региомонтана, ведь только там можно найти людей, сведущих в математике и способных помочь разобраться в Евклидовых «Началах».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138