Это была его главная идея: угрожая противостоянием, заставить отступать, уступать, отрезать самому себе хвост по кусочкам. И привести к взрыву. Ведь не мог же он всерьёз полагать, что я испугаюсь достаточно пассивного, аморфного состава парламента, который в тот момент чётко контролировался практически
одним движением бровей Хасбулатова. Не мог думать, что я испугаюсь и круто изменю политический, стратегический курс. Короче говоря, это был не поиск компромисса, в который я тогда верил, а игра в компромисс, его имитация.
Однажды я проезжал на машине мимо митинга национал-патриотов или коммунистов — не знаю уж, кого было больше. Кажется, коммунистов. Останавливаюсь. Смотрю: стоит пожилая бабка, в руках полотнище — красный флаг, и она машет им, как маятником, будто её кто дёргает за верёвочки. Вяло так, монотонно, и приговаривает при этом: долой, долой… Я попросил Коржакова подойти к ней и спросить: кого долой-то?
Он подошёл, спросил, она в ответ: да пошёл ты!..
К сожалению, Хасбулатов оказался человеком, самой природой созданным, чтобы дёргать за верёвочки.
В составе Верховного Совета — в принципе — были люди с головой, которые активно думали над законами, над бюджетом, над вопросами внутренней и внешней политики. Но за годы спикерства Хасбулатова они — хотя ничем другим не занимались вроде бы — так и не смогли выдвинуть свою концепцию развития России.
Хасбулатов как бы закупорил собой на целых два года политическую оппозицию, прорывался только пар — люди, которые могли или орать, или говорить страшные слова со стеклянными глазами.
Это горький моральный урок, и мне искренне жаль наш первый парламент, но придётся признать: Хасбулатов изуродовал его, превратил нормальных людей в марионеток политического спектакля.
Обидно.
…Существует мнение, что наш бывший парламент — урод в замечательной семье парламентов разных стран: умных, благопристойных и исключительно демократических.
Однако это не совсем так. Слова «конгрессмен», «депутат», «сенатор» на разных языках мира вовсе не окружены таким уж сияющим ореолом. Достаточно вспомнить определённые страницы Марка Твена, чтобы осознать: эта должность нередко ассоциируется в сознании западных людей и с коррупцией, и с официальным бездельем, и с надутой, пустой важностью.
Одним словом, спорить с тем, что парламентской деятельности порой сопутствуют скандалы и разоблачения, не приходится.
Съезд, придуманный Горбачёвым, — это уже другая статья.
Съезд — это даже не парламент, со всеми присущими ему особенностями.
Созданный перестройкой съезд должен был отражать структуру советского общества — компартия имеет особое место, профсоюзы, спортсмены и филателисты — особое, творческие союзы тоже, ну и так далее.
Но главное, что в момент выборов никого, кроме прежнего «начальства», реально в политической жизни не было — за них и голосовали.
Страна у нас, конечно, большая. И все-таки полторы тысячи человек — это уже не парламент, не сенат, а какое-то народное вече. Тут уже кто кого перекричит. Тихим голосом говорить бесполезно — начинают действовать законы большого пространства, психологические факторы общения с толпой (в данном случае с толпой народных избранников). Пусть не Ельцин, другой президент все равно был бы вынужден прибавлять «металла в голосе».
Когда в парламенте полторы тысячи человек, возникает огромное количество фракций, вербующих себе сторонников, плюс огромное количество независимых депутатов… Это арена беспощадной политической грызни, схватки амбиций. Это прежде
всего крики у микрофона, это истерики, раскалённые эмоции.
Каждый хочет какую-то свою проблему поднять. То национальную, то экономическую, то внешнеполитическую. К повестке дня никакого отношения это порой не имеет. Просто наболело у депутата, вот он и выступает один против всех.
…На седьмом съезде, в декабре 1992 года, предстояло решить вопрос о руководителе российского правительства, кандидатуру которого я должен был предложить. И борьба шла очень серьёзная. Поэтому приходилось, помимо работы на заседаниях, проводить встречи, беседовать и с представителями фракций, и с отдельными депутатами, и с главами администраций.
То есть сил на седьмом съезде было угрохано масса. И все с одной только целью — уговорить.
Упросить. Умолить. Уломать. Чтобы не угробили реформы в России. Чтобы оставили Гайдара и его команду реформаторов. Чтобы российское правительство смогло нормально работать.
Все ждали, что на седьмом съезде будет обсуждаться проект новой конституции. Однако этого не произошло. Все было повёрнуто в совершенно другую плоскость — началось обсуждение поправок к старой, действующей конституции.
Внешне этот шаг выглядел вполне логично. Именно таким путём мы и шли, когда я был Председателем Верховного Совета России. Мы ввели понятия суверенитета, частной собственности, ввели пост Президента и так далее. Мы спешили с экономическими реформами, оставляя политические на потом.
Но с юридической и политической точки зрения этот процесс расшатывания конституции не мог быть бесконечным, он имел какой-то логический предел. Разбухание поправок принимает в конце концов бесконтрольный характер, они начинают противоречить друг другу, логики в них никакой нет, никто ничего не понимает, наступает законодательная анархия.
Съезд потребовал, чтобы все основные политические и экономические действия совершались под его контролем. Разрушался один из основополагающих принципов разделения властей. Основную часть моих поправок, которые я попросил рассмотреть, съезд отверг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151