Кроме того, чисто психологически трудно было возвращаться во второй раз к той же самой — пусть и переработанной — программе «500 дней» и её создателям.
…И все-таки внятно объяснить свой выбор все равно непросто. Самое главное — и теперь я в нем не раскаиваюсь. И ещё знаете, что любопытно — на меня не могла не подействовать магия имени. Аркадий Гайдар — с этим именем выросли целые поколения советских детей. И я в том числе. И мои дочери.
Егор Гайдар — внук писателя… И я поверил ещё и в природный, наследственный талант Егора Тимуровича.
Самой главной упущенной возможностью послепутчевого периода я считаю, естественно, возможность коренного изменения парламентской системы. Правда, сейчас нет-нет, да и закрадывается мысль: а готово ли было общество к тому, чтобы выдвинуть других, «хороших» депутатов?
Так или иначе, идея роспуска съезда и назначения новых выборов (можно было бы поставить и вопрос о конституции для новой страны) витала в воздухе. Но мы ею не воспользовались.
Однако демократическая пресса вменяет мне в вину главным образом не это. Главный упрёк — я сохранил систему госбезопасности, не издал указа, который бы автоматически отстранял от работы в государственном аппарате бывших работников ЦК КПСС, обкомов партии (некоторые говорят — и райкомов).
Вот тут у меня есть сомнения.
Настроение в обществе было довольно определённое: крушить! Я сам видел толпу, которая собралась перед зданием ЦК КПСС. Уже начали бить окна…
И у меня перед глазами встал призрак Октября — погромы, беспорядки, грабежи, перманентные митинги, анархия, с которой и начиналась эта великая революция. Превратить Август в такой вот Октябрь 17-го можно было одним движением руки, одной подписью. Но я не пошёл на это. И не жалею.
За 70 лет мы и так устали от деления людей на «чистых» и «нечистых».
Кроме того, я видел преемственность между обществом хрущевско-брежневского периода и новой Россией — все ломать, все разрушать по-большевистски, повторяю, совсем не входило в мои планы. Введя в состав правительства абсолютно новых, молодых и дерзких людей, я счёл возможным использовать на государственной работе и опытных исполнителей, организаторов, руководителей типа Скокова — директора крупного московского оборонного завода, человека умного и сильного…
Ошибался ли я в этом подходе? Возможно. Однако время показало, что главную опасность представляла не «номенклатура», перекрасившаяся под демократов (хотя и они навредили сильно, но демократы, как правило, работать не умели вообще). Главная опасность исходила от ближайших соратников, новых лидеров, как бы вынесенных парламентской волной и очень быстро полюбивших власть и её атрибуты.
Перечитывая сейчас эту запись, я не захотел в ней ничего переписывать.
Да, наверное, я ошибся, выбрав главным направлением наступление на экономическом фронте, оставив для вечных компромиссов, для политических игр поле государственного устройства. Я не разогнал съезд. Оставил Советы. По инерции продолжая считать Верховный Совет законотворческим органом, который разрабатывает юридическую базу для реформ, я не заметил подмены самого содержания понятия «съезд».
Депутаты неожиданно вспомнили о своём полном всевластии. Начался бесконечный торг. Идти на него, конечно, было нельзя.
Но болезненные меры, предложенные Гайдаром, как мне казалось, требуют спокойствия, а не новых общественных потрясений.
Между тем, не подкреплённые политически, реформы Гайдара повисли в воздухе… Наступила эпоха недопринятых законов, неясных решений.
Эпоха, которая в итоге завела страну в октябрь 93-го года.
Со стороны может показаться — одних президент «сдаёт», других «берет неизвестно откуда»…
На самом деле, окружение «первого лица» в государстве не может не меняться. Другое дело — в стабильном обществе, где госаппарат, парламент, пресса, суд чётко знают свои функции и работают в уже сложившейся системе отношений. А что происходит у нас?
Скажем, пример с Бурбулисом.
С самого начала я догадывался, что с его общественным, публичным «лицом» дела пойдут неважно (ещё когда встал вопрос о вице-президентстве).
Повторяю, я это знал, но такой единодушной реакции — прессы, депутатов, политиков — просто не ожидал. Геннадию Эдуардовичу быть «на виду» по штату не полагалось, он был госсекретарём, должность стратегическая, как бы штабная, в тени. И вдруг такое дружное неприятие.
«Откуда он взялся», «преподаватель марксизма», «провинциал», «серый кардинал» — и так далее. Режиссёр Никита Михалков раздобыл ксероксы каких-то его юношеских аспирантских работ, махал ими с телеэкрана: вот, мол, поглядите, какой человек нами правит.
С одной стороны, нормальная ситуация — люди не боятся ругать правительство, высказывать своё неприятие даже самым высоким чиновникам. Это хорошо. А с другой стороны — устраивать кампанию травли только потому, что им внешне человек не понравился?.. Ведь о работе Геннадия Эдуардовича никто объективно судить не мог, судили по лицу, по словам. И, может быть, не случайно в госсекретаре проснулось ущемлённое самолюбие, человек перестал адекватно реагировать на ситуацию.
А вот другая грань проблемы.
Люди сейчас просто рвутся в политику. Так, конечно, во всем мире происходит, но у нас — особенно. Профессиональная же этика у наших политиков напрочь отсутствует. Нет традиций политического поведения. И потому часто приходится смотреть не столько
на деловые качества, сколько на личные. А ведь в новой ситуации, ситуации высокой власти, большой должности человек может неожиданно проявиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151