Генерал, депутат, независимый политик. Три довольно современные (то есть жёсткие, решительные, атакующие), злые по эмоциональному заряду и самое главное — опасные «фигуры, ибо когда чёрное мракобесие каждый день льётся с телеэкрана — это парализует общество, я это понял по тем предвыборным неделям.
Довольно жуткие и в то же время привлекательные своей простотой лозунги Макашова — Тулеева — Жириновского: запретить, посадить, разогнать, выслать, заморозить, прекратить, отобрать, раздать и так далее в том же духе — оказали завораживающее воздействие на общественное сознание.
Я делаю этот вывод потому, что по итогам голосования на третье место уверенно вышел Жириновский. За этого человека, который в лихорадочном темпе лепил с телеэкрана один абсурдный тезис за другим, проголосовали миллионы (!) людей. Конечно, на них подействовал его лозунг, что пора отстранять от власти старых партаппаратчиков, членов Политбюро ЦК КПСС, и «давать дорогу адвокатам». Но, думаю, главное в другом. В таком сложном и замученном политикой обществе, как наше, «бешеный» вождь с фашистской или полуфашистской установкой всегда имеет немало шансов. А если другие политики в провале — этому человеку «зелёный свет». Ведь при разваливающейся экономике невежество, дикость и темнота распространяются с необычайной быстротой…
Конечно, «ястребы» во всем обвиняли Горбачёва (да и Рыжков порой выступал с критикой в его адрес), но ведь он-то в выборах не участвовал! Объективно все кандидаты работали на него. То есть против меня. И он через своих людей помогал всем моим противникам — за исключением, быть может, Жириновского. Рыжкову и Бакатину помогали организовывать избирательную кампанию, на Тулеева работали депутатские фракции российского парламента, Макашова поддерживали Полозков и его компартия.
А против меня работали ещё и такие обстоятельства. За два года (со времени моих выборов в народные депутаты СССР) я приобрёл репутацию «вечного оппозиционера». Программа «500 дней» оказалась лишь обещанием. Я поддерживал новую и непонятную идею суверенитета России.
Эпоха повального увлечения демократическими лозунгами прошла: демократия ассоциировалась с горбачевской говорильней и падением уровня жизни. Разочарованность в Горбачёве вроде бы работала на Ельцина. Но и против него тоже — от этого старого политического сюжета народ успел устать.
И все же тактика распыления голосов в конечном итоге обернулась против Михаила Сергеевича. Вдруг все осознали: столько разных кандидатов — все против Ельцина. Опять нашего обижают!
Мне трудно объективно говорить о том, что же главным образом повлияло на мой успех в первых свободных выборах. И все-таки я думаю, что миф об «обиженном» Ельцине, образ врага режима сыграли тут не самую важную роль.
Самым важным политическим мотивом этих выборов я считаю разделение ролей: Горбачёв представлял собой Союз, империю, старую державу, а я — Россию, независимую республику, новую и даже пока ещё не существующую страну. Появления этой страны все ждали с нетерпением.
Большая часть российского общества подошла к июню 91-го с ощущением финала советского периода истории. Само слово «советский» уже невозможно было произносить. Оно исчерпало свой ресурс. Во всем мире образ СССР был неразрывно связан с образом военной силы. «Советский человек» и «советский танк» — оба эти понятия находились в каком-то немыслимом, сложном, неразрывном единстве. Изменив в рамках своей глобальной стратегии наш образ в мировом сообществе, зачехлив пушки у наших танков, Горбачёв продолжал твердить о социализме, о дружбе советских народов, о достижениях советского образа жизни, которые нужно развивать и обогащать, не понимая, что зашёл в тупик.
Эта страна уже не могла существовать вне образа империи. Образ империи не мог существовать вне образа силы.
СССР кончился в том числе и тогда, когда первый молоток стукнул по Берлинской стене.
Со всем «советским» у наших людей — пусть не всех, но наиболее активной и мыслящей части общества — уже было покончено. Именно с этой точки зрения, сквозь эту призму страна смотрела на выбор нового лидера.
Я пришёл с идеей самого радикального освобождения от «советского» наследия — не просто путём различных реформ, а путём изменения державной, несущей, страдательной функции России.
Ново-Огарево. Акт первый
Обычно переговоры в Ново-Огарёве, одной из подмосковных резиденций Президента СССР, происходили примерно по одинаковому сценарию.
Сначала выступал Горбачёв, говорил в своей манере: долго, округло, неторопливо. Затем приглашал к обсуждению нас.
Как правило, в конце мне приходилось брать инициативу на себя, если шла речь о принципиальном вопросе. И спорить. Это всех устраивало.
Нужно было видеть обстановку в небольшом торжественном зале, где все блистало правительственным великолепием, когда за длинным столом нависала тяжёлая пауза и присутствующие пытались прятать глаза…
При существовании двух полюсов всем остальным было удобно выбирать свою позицию, маневрировать. Мы с Горбачёвым брали всю моральную тяжесть выяснения спорных проблем на себя.
…Как ни странно, это никогда не приводило к скандалам, к каким-то неприятным сценам.
Почему?
Ведь, по сути, мы договаривались об ограничении полномочий союзного центра.
Происходила вещь, вроде бы нестерпимая для такого человека, как Горбачёв: ограничение власти.
Но тут нужно было учитывать ряд обстоятельств.
Во-первых, внешне он шёл как бы во главе этого процесса, сохраняя «отцовскую» позицию, инициативу и лидерство — по крайней мере, в глазах общественного мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151