Впервые в смехе Леграна зазвучала какая-то многозначительность.
– Ну, уж он-то!.. – начал было он.
Но не закончил фразы. Мы все с пониманием расхохотались. Чем в очередной раз сбили Леграна с толку.
– Охотник на куду, – изрек я, – это особая порода. Он очень терпелив. И никогда не торопится.
– Еще бы, – весело добавил Эпаминондас.
– Когда охотишься на куду, – продолжил я, – можно совсем сон потерять, а иногда даже аппетит.
Случается и такое. Вопрос темперамента. Некоторые могут. А другим не по плечу.
Легран уставился на меня, окончательно сбитый с толку. В отличие от Эпаминондаса, когда он чего-то не понимал, лицо у него как-то искажалось и делалось совсем несимпатичным.
– Лучше уж улыбнуться, – посоветовала ему Анна. – Уверена, вам это простят. Впрочем, мы все равно никому не скажем.
Она была такая хорошенькая, что мне показалось, что он в конце концов сдастся и глянет на нее поприветливей. Но не тут-то было.
– Думаете, мне только палец покажи, я прямо так сразу и заулыбаюсь, так ведь? – проворчал он.
– Ладно, – примирительно сказал Эпаминондас. Анна положила ноги на стол, как часто делала на яхте, когда мы вдвоем болтали с ней в баре. Лодыжки у нее были тонкие, как у куду.
– У тебя кудиные лодыжки, – сказал я ей.
– Может, завтра, – проговорила она, – нам попадется хотя бы один, кто знает, а? Мне ужасно хочется увидеть вот такого, как ты говорил, маленького, со взъерошенной гривкой и с острыми, как язычки пламени, рожками над крутым, упрямым лобиком.
– Если бы мы имели право остановиться хоть на часок, – заметил Эпаминондас, – когда идет дождь, то, кто знает, может, нам бы и повезло увидеть такого.
И вызывающе глянул на Леграна. Однако Легран никак на это не прореагировал. А с таким же обескураженным видом ждал, что я еще скажу.
– Ну так расскажите же мне, – попросила Анна, – как они сделались совсем редкими зверями, которых так трудно поймать, после того как тот лизнул шины у охотников?
Я принялся поглаживать ее кудиные лодыжки. Это явно смущало Леграна, он даже отвел глаза, но продолжал внимательно прислушиваться. Должно быть, в жизни ему пришлось немало поскучать.
– Да нет, дело было совсем не в том, – ответил я, – будто охотники желали ему зла. Вовсе нет. Просто они явились сюда в поисках какого-нибудь редкого зверя, которого очень трудно поймать, поэтому, естественно, были несколько разочарованы. Кроме того, у них были с собой карабины наготове, смазанные, заряженные и все такое прочее, так что понятно, что им не терпелось пустить их в дело. Вот они и выстрелили. Куду умер не сразу. Он долго плакал. А смотреть на плачущего куду – этого никто не должен. С окровавленной мордой, куду лежал на обочине дороги и горько плакал от тоски, что ему вот-вот суждено умереть. Оплакивал поросшие травой отроги Килиманджаро, отмели реки Уэле, где он переходил ее вброд, безмолвные рассветы на полянах саванны… И тогда охотник прикончил его. Потом погрузил в багажник и вернулся к себе в палатку. О своем приключении он не рассказал ни одному человеку. Ведь речь шла об одном-единственном куду, а мир буквально кишел ими – но невинность одного куду, разве что-нибудь может искупить такую утрату? Утро на другой день показалось охотнику каким-то горьким. Он никак не мог набраться храбрости встать и сидел взаперти у себя в палатке вплоть до самого полудня.
– Ах-ах-ах! – фыркнул Легран. – Если вы хотели рассказать дурацкую историю, то…
– Сразу видно, – оборвала его Анна, – что уж вам-то никогда не случалось вставать в полдень. А что потом?
– А потом на куду стало очень трудно охотиться, так оно остается и поныне.
– А охотник? – спросил Эпаминондас.
– Говорят, он снова поднялся с постели лишь для того, чтобы покинуть Африку, и больше его здесь не видели…
– Это был не охотник, – проговорила Анна. – Господи, как бы мне хотелось подстрелить завтра куду…
– А вот я, – возразил Эпаминондас, – чего бы только я не дал, чтобы…
– Когда убиваешь его как положено, поджидая, подстерегая долгие дни и недели, тогда, наоборот, чувствуешь себя по-настоящему счастливым. Грузишь его себе на крышу автомобиля рогами вперед и как-то по-особому, со всей силой давишь на клаксон – чтобы все узнали об этом событии. И вдруг понимаешь, как прекрасна жизнь. А потом долго при свете ацетиленовой горелки смотришь на своего куду, силясь вспомнить то, что, казалось, напрочь забыл.
– А когда ты на него смотришь, тебе не случается испытывать желание завладеть еще каким-нибудь куду? – спросила Анна.
– Еще как, – заметил Эпаминондас.
– Какой разговор! – ответил я. – Да с этого момента это желание уже никогда вас не покидает, оно остается с вами навечно. Но все равно, так редко случается убить подряд одного за другим, что, пока ждешь, успеваешь вконец потерять всякую надежду.
– Но ведь в то время, – предположила она, – можно занять себя чем-то другим, разве нет?
– Конечно, – согласился я, – можно вернуться к своим обычным занятиям, но все равно ты уже не тот. Ты изменился навеки, и с этим уже ничего не поделаешь.
Она улыбалась, немного захмелев – от виски и от желания подстрелить куду. Я снова принялся нежно поглаживать ей лодыжки, как-то все более и более тревожно. Жарища стояла ужасающая. Время от времени она прикрывала глаза. Все мы чувствовали себя очень усталыми. Легран заснул и тихонько похрапывал. Эпаминондас сделался задумчиво-мечтательным. Анна окинула взором Леграна и улыбнулась.
– Это просто дань преданности, попытка не бередить сердечную рану, – сказала она. – На самом деле, конечно, Жеже совсем не такой уж неуловимый зверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116