).

в Ди Мартурете был расположен в «живописном месте, окруженном невысокими горами». Здесь их приветливо встретил немногочисленный персонал, насчитывавший четырех женщин: их поместили в «уютные темные комнаты, отапливавшиеся камином». Через два дня Голсуорси начал делать массажи и нашел это занятие интересным. К 21 ноября у него установился определенный распорядок дня, начинавшийся с завтрака в 8.15, затем следовала серия из трех массажей и одного занятия по системе Мюллера. Последние массажи он делал в десять часов вечера. Сохранилась фотография, на которой запечатлены Джон с Адой среди нескольких французов, – Джон одет в форму офицера британской армии. Все это мероприятие, проведенное под эгидой британского командования и в то же время абсолютно на дилетантском уровне, просто немыслимо в наше время.«Мой массаж, как это ни странно, похоже, приносит пользу, – писал Джон своей сестре Мейбл Рейнолдс. – В день я работаю с десятью пациентами, затрачивая на это в целом пять часов, затем около получаса занимаюсь с несколькими больными гимнастикой по системе Мюллера, а также помогаю прислуживать за столом во время обеда. Ада занимается бельем, а также целый день шьет, делая перерыв только с часа до половины пятого». Вся эта работа в госпитале будет выглядеть менее странно, если вспомнить, сколь важную роль в жизни Голсуорси занимала забота о людях. Рудольф Саутер не раз подчеркивал, что у его дяди был дар ухаживать за больными, и, как свидетельствуют дневники, немалую часть своей жизни Джон провел, ухаживая за Адой во время ее многочисленных болезней. Месяцы, проведенные в госпитале, наверняка были для Голсуорси самыми счастливыми за время войны. Наконец-то он был в состоянии сделать что-то для пострадавших на фронте. Джон был чрезвычайно занят, и у него не оставалось времени для гнетущей тоски, которая снедала его последние полтора года.Голсуорси отдался своей новой работе с характерными для него преданностью делу и энтузиазмом; поэтому, когда в начале марта 1917 года они покидали Мартурет, он смог написать в своем дневнике, что за время работы в госпитале он не имел ни одного выходного дня. Похоже, что Аде ее занятия тоже понравились; хотя формально она была лишь кастеляншей, именно она осталась во главе госпиталя, когда в конце декабря Олхасен ненадолго уехала в Англию. Да и физически она чувствовала себя лучше, чем когда-либо; судя по ее письму Ральфу Моттрэму, отправленному из Уэльса незадолго до их отъезда из Англии в ответ на его жалобы по поводу обострения гастрита, она сообщает о своем состоянии: «Посмотрите на меня! С пятнадцати до тридцати лет я постоянно мучилась, а теперь ем свежие и маринованные огурцы, дыни и не испытываю ни малейших неприятностей».Их работа не ограничивалась лишь массажем и заботой о белье; они принимали живое участие в судьбе пациентов – французских солдат, а рассказ «Обломки» является ярким и сочувственным описанием историй двух из их подопечных. Госпиталь обзавелся автомобилем, в котором больных вывозили на прогулки, а также граммофоном, который, по словам Ады, доставлял ей «весьма сомнительную радость, но очень нравился мужчинам». Она также аккомпанировала раненым, когда те распевали свои традиционные Petits Chansons Песенки (франц.).

. Рождество 1916 года было одним из самых счастливых в жизни Голсуорси: «Над нашим рождественским столом в госпитале были развешены зеленые гирлянды и веселые китайские фонарики: сидевшие за столом люди в их красных больничных куртках оживленно болтали, шумели, смеялись. С французами очень легко, они такие неисправимо веселые». Ада и Джон были совершенно очарованы французами и их образом жизни: «Нам ужасно нравятся наши французы. Англичане не могут быть такими интересными. Мы оба просто влюбились во Францию».Работая в госпитале, несмотря на то что он не писал, а может быть, и благодаря этому, Голсуорси как никогда много размышлял о самом себе; это было очень необычно для человека, который презирал или относился снисходительно ко всему, что касалось его личных переживаний. Война, а до того его безрассудное увлечение Маргарет Моррис, которое он расценивал как предательство по отношению к Аде, заставили его почувствовать неуверенность в мотивах своего поведения и в то же время крепче держать себя в узде. Раньше жизнь его была ясной, а помыслы чисты; теперь и в его работе, и в личной жизни все смешалось, и он пребывал в состоянии растерянности. Может быть, этим можно объяснить его письмо к миссис Олхасен о предстоящем отъезде из госпиталя, в котором он высказывает предположение, что она в любом случае «сыта по горло его странностями и будет рада, что они уезжают». Однако никто, кроме самого Голсуорси, не был «сыт по горло» его странностями; должно быть, он просто ощущал все возрастающее недовольство собой. Его мучила гнетущая мысль о том, что он, как ему казалось, был неудачником и в жизни, и в литературе. Более того, его все еще мучили страхи, что он недостаточно сделал для военных нужд своей страны. «Я начинаю ощущать, что делаю меньше, чем мог бы, – продолжал он в письме к миссис Олхасен. – Думаю, в начале февраля будет принят национальный закон о воинской повинности, мне хотелось бы вернуться к этому времени и принести больше пользы, чем я приношу сейчас».В действительности Голсуорси вернулись в Англию лишь в конце марта. Первые две недели марта они провели на юге Франции в Касси; Голсуорси имел возможность ездить оттуда в Турвиль в Ecole Joffre Школа "Жоффр" (франц.).

, где проходили обучение инвалиды войны. В Англию они вернулись через Париж, где Голсуорси также посетил всевозможные заведения для инвалидов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116