его первый врач доктор Дарлинг оказался весьма проницательным, когда писал: «С ним происходит что-то страшное, что приведет его к концу».Хотя первые недели болезни он был настроен злобно и враждебно, отвергая все, что для него делалось, ненавидя свою все возрастающую беспомощность, к середине декабря наметилась перемена: он «начал улыбаться (улыбка была очень грустной, но все же настоящей улыбкой), посылал воздушные поцелуи, слегка поднимая одну руку; он выглядел очень уставшим, но был более терпимым, чем раньше». Запись от 17 декабря: «Лицо его исказилось настолько, что его трудно узнать, – запавшие виски, впалые щеки, а большие ввалившиеся глаза выражали скорее душевную, чем физическую муку».Декабрь подходил к концу, и врачи и Рудольф с Ви начали с ужасом понимать, что Голсуорси умирает и никто и ничто не сможет ему помочь. Единственное, что они могли сделать, – это попытаться облегчить его страдания хорошим уходом, а если понадобится, и наркотическими средствами.Но Ада думала иначе: если Джон умрет, как она сможет выжить? Для нее жизнь без него утрачивала смысл. Ее психическое состояние стало предметом серьезных дополнительных забот для ее домашних. 26 января доктор Данн предложил делать Голсуорси уколы морфия, чтобы облегчить ему дыхание и снять сердечную боль, которая мучила его все чаще; но он был вынужден предупредить родственников, что после того, как больному начнут колоть морфий, тот вряд ли уже придет в сознание. У Ады не хватило духа принять такое решение, поэтому она обратилась за консультацией к другим врачам. Вновь был приглашен сэр Дуглас Шилдс. К несчастью, он пытался вселить надежды: он не был уверен в том, что у Голсуорси опухоль, и сказал Аде, что пока еще использованы не все средства. Тем, кто постоянно находился возле больного, эти выводы показались просто смешными, и в то же время им было ясно, что врачи никак не могут прийти к единому мнению; больше общие консилиумы не устраивались и Шилдса не приглашали; консилиум был устроен в больнице на Парк-Лейн, где окончательно подтвердился диагноз: опухоль мозга. Но Ада не могла согласиться с приговором; она хотела выслушать еще одно мнение и по рекомендации леди Ротенстайн пригласила доктора Артура Херста. Херст прибыл 29 января и вновь вселил в нее ложные надежды: он сказал, что Голсуорси, возможно, страдает от анемии, поразившей и нервную систему, и решил на следующий день сделать анализ крови. Но у Голсуорси вдруг резко стала подниматься температура, и к утру 31 января она достигла 107 градусов По шкале Фаренгейта.

. Ему наконец-то сделали укол морфия, и у него началась кома.Эти два ужасных последних месяца были трагической моделью всей его жизни: ему не давали жить, как он хотел, – так же не давали и умереть; все его намерения разбились о его покровительственную любовь и заботу об Аде, о его семью и состояние, которое давало ему возможность купить все – даже чрезмерную медицинскую опеку. Был ли его недуг действительно вызван опухолью мозга или же, как полагал доктор Дарлинг, каким-то фатальным упадком душевных сил, так и осталось невыясненным. Наконец даже Ада стала понимать, что Джон умирает. Она всегда считала, что он переживет ее, что будет возле нее, когда наступит ее последний час; а теперь он собрался ее покинуть. Для Ады это было самым страшным предательством, с которым она столкнулась в своей жизни; и это подействовало на нее так сильно, что первыми чувствами, охватившими ее, были гнев и горечь, а не горе.Джон также считал своей святой обязанностью заботиться об Аде; он никогда не забывал, как обидела ее жизнь, когда она была ребенком, молодой женщиной; и он нанес ей тяжелый удар. К его любви всегда примешивалось желание защитить ее; почти сорок лет он оберегал ее от мирских тревог, часто даже ценой собственного счастья и творчества. Теперь, беспомощный и умирающий, он должен был оставить ее одну. Он был уверен, что Ада без него не выживет, хотя она «выживала» потом в течение более чем двадцати лет. Его первая молитва за нее вполне годилась, чтобы стать последней: Защитите ее, полуночные боги,Глаз не спускайте, пока спит она.И чтобы ей в радость была дорога,Осыпьте ее поцелуями сна. Утром 31 января в 9 часов 15 минут после агонии Джон Голсуорси скончался. Ада знала, что она вновь осталась одна на свете, что ее защитника больше нет. Сначала она не могла ни понять, ни принять, как мог этот человек, уже после своей смерти, обидеть ее? Первым ее порывом в тяжелом психическом состоянии было уничтожить все, что ему принадлежало; она даже приказала застрелить любимых лошадей Джона: Рональда и Примроуза (но этот приговор был отменен благодаря милосердию племянника Джона Хьюберта). Бедная Ада! Остается лишь пожалеть женщину, которая теперь должна была пожинать горькие плоды своего стремления владеть безраздельно; он, которым она владела без остатка, теперь сумел выйти из-под ее власти.3 февраля Джона Голсуорси кремировали в Уокинге, а 9 февраля состоялась траурная церемония в Вестминстерском аббатстве, хотя его настоятель доктор Фоксли Норрис отказал У. В. Льюкасу и обществу писателей в их просьбе похоронить Голсуорси в аббатстве.25 марта, в соответствии с волей покойного, его прах был развеян его племянником Рудольфом Саутером в горах, окружавших Бери. Наконец этот человек обрел свободу, а его прах упокоился на тех холмах и в тех краях, которые он так любил. Развейте мой прах!Гнить не хочу в могиле,Когда придет мой черед.Прах мой, как горстку пыли,Пусть ветер себе берет!Развейте мой прах! ПРИЛОЖЕНИЕПРОИЗВЕДЕНИЯ ДЖОНА ГОЛСУОРСИ Романы и рассказы 1897 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116