Па держал их в кладовой и выносил оттуда лишь по праздничным дням, когда бывала Служба.
Леди на изображении не была ни Марией, ни Марфой, ни Магдалиной, ни кем-либо из других знакомых святых. Одежды на ней было меньше, чем на новорожденном. И хоть видна она была только чуть ниже плеч, спорить тут было не о чем. В самом низу полотна, почти у рамы виднелся как бы намек на руку, поднятую, чтоб прикрыть грудь, а в правой части полотна можно было различить другую руку — уже не женскую, — которая держала кусок ткани, чтобы прикрыть стыд женщины.
Но леди вроде бы никакого стыда не ощущала. Наклон головы и разворот плеч говорили, что нагота леди — радостный дар, а не нечто позорное, что должно быть скрыто от всех глаз, пока не придет время. Ее золотые волосы развевались воображаемым ветерком, а мягкие глаза смотрели спокойно, будто говоря: «Вот я какая! И ваши обычаи не для меня!»
Бекка ощутила глубочайшее волнение, встретившись с глазами леди. В них не было ни ослепляющей радости или бездонной печали Марии; вообще не было ничего, на что можно было бы молиться или чего следовало страшиться. Было только — «Вот я какая!», принятие жизни такой, какова она есть, и знание собственной глубинной сущности. И все чудо состояло в том, что этого «Вот я какая!» для любого зрителя было больше чем достаточно.
Так смотреть на мир… и говорить смотрящим на тебя: «Бери меня такой, какая я есть»… быть свободной от всего…
Тому пришлось дважды резко окликнуть Бекку, прежде чем она сумела оторваться от изображения.
— Такие вещи нельзя вывешивать там, где их могут увидеть молодые женщины! — Том сплюнул, высказывая отвращение, но так тихо, что только Бекка могла услышать его. Он уже стоял в самом дальнем от входа конце холла, оставленный в одиночестве перед двумя большими дверями. Одна дверь старинная и темная, вся лоснящаяся от бесчисленных лет тщательного протирания маслом. Другая — явно недавно установленная на месте старой, еще сырая и без всяких пятен, но с тщательно скопированным со старой узором.
Бекка поспешила присоединиться к Тому.
— А где же Захария?
— Велел мне ждать, — сварливо ответил Том. — Скрылся в одной из боковых дверей холла. Сказал, что поищет девушку, которая проводит нас к мисс Линн. Будто он невесть какая важная шишка!
— Не заводись, Том. Может, у них тут так принято.
— Оставлять гостей ждать у запертых дверей? Па никогда бы не позволил так поступить с пришлым человеком, а Зах и в подметки не годится нашему па. Старик Зах действует так, будто ему зазорно самому ввести нас туда. И это после всех наших услуг! — Голос Тома звенел негодованием.
— Ш-ш-ш… Кто-нибудь услышит нас!
— Чего доброго, ты еще скажешь мне, что в Миролюбии принято предъявлять обвинения гостям, подслушав их разговоры? Это свободная страна! Я могу говорить о Захе, что захочу, лишь бы не в глаза и не там, где эти слова могут быть услышаны его людьми. А похоже, что-то в этом роде скоро и случится…
Том прижимал завернутый в кожу сверток к груди, но в том, как он его держал, явно не хватало ни почтительности, ни нежности. Содержимое пакета издало слабый скрип, похожий на скрип мела по грифельной доске, словно протестуя против грубого обращения; завязки в нижней части свертка стали расходиться.
«Если Том не поостережется, они вывалятся наружу и разлетятся по всему полу. — Эта мысль перепугала Бекку не хуже самого страшного ночного кошмара. — А что скажет па, когда узнает о таком скандале? Да еще сейчас, когда на Тома наложена епитимья за непочтительность?» В глазах Бекки промелькнули страх и жалость к ее слишком горячему родственнику. Неужели же он не видит, что все это просто еще одна ловушка, приготовленная для него Захом? Но зачем? Бекка никак не могла додуматься до причины. Слишком уж долго ее обучали тому, что в дела мужчин вникать не положено.
«А может, самое время этим заняться? — Серебристый шепот проникал прямо в сердце. — Да и делами женскими — тоже».
Бекка осторожно дотронулась до рук Тома, стараясь при этом не коснуться свертка, который он держал.
— Подоткни его немножко, — шепнула она. — Вон там — внизу. Видишь?
— Боже мой! — Том глянул и торопливо поправил обертку свертка. — Я у тебя в долгу, Бекка, и не только за это.
— Не стоит терять голову из-за того, что Зах не может отыскать свою. — Ее губы сложились в заговорщицкую усмешку. — Самый лучший способ вывести врага из себя — это не обращать на него внимания и сохранять полное спокойствие.
— И где это моя маленькая родственница набралась такой мудрости? — Том смотрел на нее с искренним уважением.
Бекка тихонько рассмеялась:
— Да нигде. Это образчик женской мудрости, только переодетый в немножко другой наряд. Говорит же па, что мужчине больше всего надо остерегаться слишком умной женщины.
«Это если он сам умен, — думала Бекка, вспомнив Заха. — Хитроумен… И еще тот зеленоглазый… должно быть, из числа старших сыновей Захарии. Упаси меня Господин наш Царь от его дурного взгляда».
Слева от Бекки раздался шорох ног, одетых в матерчатую обувь. Она обернулась и увидела молоденькую женщину, только-только переступившую порог детства. У нее было нервное личико, какие бывают у тех, кто уже прошел через Перемену, но еще не был благословлен Полугодием.
— Я — Дасса, — сказала она голосом тоньше тростниковой дудочки. — В эту неделю моя очередь прислуживать мисс Линн. Я слышала, что вы пришли навестить ее. Я проведу вас. — Как и полагалось, она обращалась к Тому, но ее глаза неотрывно следили за Беккой.
«Не хочет слишком долго смотреть на кости, — думала Бекка. — Даже если они спрятаны от глаз этой кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151