— Блин господень распроадский, нет! Ко мне, ублюдки! — голосил я. — Ну пожалуйста!.
Впрочем, я был не одинок.
— Боже, боже! Какое несчастье. Я обернулся и увидел старика, который медленно вышагивал по парковке, подбирая листок за листком.
Как ни был я благодарен за помощь, мне, в моем испуге и спешке, показалось, что ему эта помощь ничего не стоит, поскольку куда бы он ни поворачивался, воздушные потоки, казалось, смирялись и страницы безжизненно опадали на землю и лежали, смиренно дожидаясь, когда он их подберет. Этого, конечно, быть никак не могло. Однако, остановившись и приглядевшись, я понял — именно это и происходит. Действительно происходит. Действительно. Куда бы ни направлялся старик, ветер стихал перед ним. Совершенный колдун, усмиряющий метлы и плошки в «Фантазии», — эпизод про ученика чародея. Что, разумеется, обращало меня в Микки-Мауса.
Старик повернулся ко мне.
— Лучше подходить с наветренной стороны, — изрек он, выговаривая «в» на немецкий манер, — тогда ваше тело заслонит бумаги от ветра.
— О, — отозвался я. — Спасибо. Да. Большое спасибо.
— И возможно, вам стоило бы завязать шнурки? Какой-нибудь умник непременно отыщется, верно? Кто-нибудь, выставляющий вас человеком, напрочь лишенным здравого смысла. Вот и отец мой был точно таким, пока не смекнул, что пытаться обучить меня даже самым начаткам плотницкого дела или хождения под парусом — затея пустая. А после он умер, прежде чем я успел вознаградить его усилия, проявив ко всему этому хоть какой-то интерес. Сегодняшний умник, бородатый, явно предпочитавший толстовскую модель брана-шекспировской, продолжал мирно разгуливать по парковке, подбирая страницы, которые при его приближении опадали на землю и притворялись мертвыми.
«Наветренная» метода сослужила службу и мне, теперь мы оба сновали туда-сюда между павшими страницами и выброшенной на сушу дохлой рыбиной — моим разинувшим пасть кейсом.
После того как все бывшие на виду листки оказались собранными, я заглянул под каждый автомобиль, обратясь наружно в такое же достойное, чумазое, ободранное и оборванное существо, каким ощущал себя внутренне. Последняя страница, которую мне суждено было найти, лежала текстом вниз на капоте «клио», прилипнув к подсыхающему «штриху». Я нежно ее отлущил.
Конечно, катастрофа задержала меня лишь на день. Я к тому, что все же сохранилось на жестком диске в нашем доме, в деревушке Ньюнем, и тем не менее случившееся не было, знаете ли, никак уж не было добрым предзнаменованием. Ну, то есть, снова покупать пятьсот листов бумаги для лазерного принтера и… в общем, случившееся подсодрало позолоту со свиной кожи, так я это ощущал. Вчерашнее ночное празднество, «Шатонёф-дю-Пап» за 62,00 фунта, ощущение воли, с которым я прикатил на велосипеде в город… все оказалось преждевременным.
Солнце ушло за облако, я задрожал. Старик стоял совершенно неподвижно, глядя на одну из страниц «Meisterwerk'a».
— Большое спасибо, — сказал я, отдуваясь и розовея. — Такая глупость. Придется обзавестись новым кейсом.
Он взглянул на меня — во взгляде его присутствовало нечто такое, что я даже тогда отчетливо ощутил монументальность старика. Нечто абсолютно вечное, невыразимое.
Он протянул мне листок, который читал, морща чело. Это была страница 49 из первой части «Meisterwerk'a», той, где Алоиз добивается законного права взять Клару Пёльцль в жены.
— Простите, а что это? — спросил он.
— Это, э-э, моя докторская диссертация, — ответил я.
— Вы аспирант?
В его голосе прозвучало удивление, но я давно уже к этому привык. Если честно, я временами выгляжу слишком юным даже для первокурсника. Может, стоит еще раз попробовать бороду отпустить. То есть если у меня хватит на это тестостеронов. В прошлом году я предпринял такую попытку, и порожденная ею едкая критика окружающих едва не довела меня до самоубийства. Я покраснел еще пуще и кивнул.
— Почему? — спросил он, кивком указывая на листок, который так и держал в руке.
— Простите?
— Почему такая тема? Почему?
— Почему?
— Да. Почему?
— Ну…
Я что хочу сказать, всем же известно, как выбирается тема докторской диссертации по истории. Ты лихорадочно носишься по библиотекам, отыскивая такую, за которую никто еще не брался — или, по крайней мере, не брался в последние, скажем, двадцать лет, — а отыскав, вцепляешься в нее мертвой хваткой. Стараешься застолбить участок. Это же всем хорошо известно. Однако взгляд, устремленный на меня стариком, был исполнен такой невыразимой серьезности, что я, не сумев даже сообразить, как подступиться к ответу, лишь беспомощно пожал плечами да глупо улыбнулся, потупясь. Джейн вечно устраивала мне выволочки за столь жалкую тактику, но поправить в ней что-либо было мне не по силам.
— Как ваше имя? — спросил он — не резким тоном человека, надумавшего донести на тебя властям, но с подобием замешательства, с повышающейся к концу вопроса тональностью, как если бы его удивляло и отчасти путало то, что я ему все еще не представился.
— Майкл Янг.
— Майкл Янг, — повторил он все так же недоуменно. — И вы аспирант? Здесь? В этом колледже?
Я покивал, а он устремил взгляд на укрывающие солнце облака за моей спиной.
— Никак не могу разглядеть ваше лицо, — сказал он.
— О, — отозвался я. — Извините.
И сдвинулся в сторону, чтобы он мог получше меня разглядеть.
Ну полный сюр. Он кто, пластический хирург? Портретист? Какое отношение имеет мое лицо к чему бы то ни было?
— Нет-нет. Солнечные очки, — с ударением на втором слоге, солнечные, определенно немецким — немного восточным, возможно, или южным.
Я сорвал с лица «Петли киллера», отчего лишь сильнее смутился, и мы постояли немного, вглядываясь друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20