С другой стороны, не передерись французы с бургундцами, англичанам нечего было бы делать во Франции.
Как и всякий дворянин, я прекрасно понимаю, что по закону дофин Карл не имеет никаких прав на престол французского королевства. По предательскому договору, заключенному в Труа в 1421 году, его отец, безумный король Карл VI, усыновил короля Англии Генриха Завоевателя, вдобавок еще и выдал за него дочь, пятнадцатилетнюю Екатерину. От этого брака родился малыш Генрих, тут же нареченный будущим государем объединенного англо-французского королевства. Таким образом, вроде бы уже имеется законный монарх, у которого все права на престол Франции, а дофин Карл – наглый лжец и самозванец. То-то и оно, что «вроде бы»! Ведь договор в Труа был подписан королем галлов под угрозой смерти, а это в корне все меняет!
Да, англичане с пеной у рта будут вопить, что все произошло добровольно, по обоюдному согласию сторон. Мол, династия Ланкастеров так и так имела законные права на французский престол, потому договор в Труа просто-напросто мирно решил вековой спор. Теперь, мол, семилетний Генрих является представителем обеих династий, как Валуа, так и Ланкастеров. Поэтому пусть себе правит, и вам хорошо, и нам! От подобной логики у всех настоящих французов кровь вскипает, а рука сама тянется к оружию.
Галлы считают, что британцам лучше подобру-поздорову убраться домой, на маленький болотистый остров, который даже вездесущим и загребущим римлянам не понадобился целиком – так, отхватили кусок на всякий случай, на том и успокоились. Да, когда будут съезжать, пусть захватят с собой короля-малолетку, на кой ляд он нам сдался, у дофина Карла собственный пострел подрастает. А французы останутся жить на землях предков, уж им-то не нужны заросшие лесом острова. Так нет ведь, не сидится британцам на попе ровно, постоянно ерзают. Манят их тучные стада и жирные черноземы, тянущиеся на мили виноградники и пышные сады Франции!
Подойдя к шатру Жанны, я замечаю необычное оживление. Туда-сюда снуют рыцари с вышитыми золотом поясами, толпятся, о чем-то шушукаясь, простые оруженосцы, еще не заслужившие право на золотые шпоры, у коновязи громко ржут, недовольно вскидывая головы, незнакомые жеребцы. Часовой в начищенном до блеска панцире, стоящий у входа, молча салютует алебардой, в ответ я вежливо наклоняю голову. Мне не трудно, зато ему приятно. Интересно, а по какому поводу в шатер набилось столько людей?
Я пытаюсь протиснуться вперед, да куда там, их тут как сельдей в бочке! К счастью, ростом я удался повыше многих и от входа все прекрасно вижу. Внезапно в палатке воцаряется мертвая тишина, прерываемая только напряженным сопением рыцарей да легким лязгом, когда кто-то задевает соседа ножнами меча либо доспехом.
– Сестра, – торжественно заявляет средний из «братьев», Жан де Ли. – Сегодня поистине великий день! Один из самых достойных рыцарей королевства, преданный вассал нашего любимого дофина, в знак безграничной преданности хотел бы преподнести тебе некий дар!
Рыцари в палатке начинают переглядываться, заговорщицки подмигивают друг другу, довольно ухмыляясь, затем вновь замирают. Я сдвигаю брови. Вот это новости, что еще за дар?
– Госпожа Жанна, – раздается звучный голос, услышав который я стискиваю зубы, а пальцы сами сжимаются в кулаки. Ведь говорит мой лютый враг! – В знак моей безграничной преданности делу освобождения Франции я хотел бы преподнести вам маленький подарок, вот этот перстень. Не возражайте, прошу, ведь я еще не закончил, – соловьем разливается господин барон де Рэ. Помолчав несколько секунд, он продолжает, придавая голосу еще больше торжественности и значимости: – Вы и не сможете отказаться, ибо вы – символ нашей победы, а перстень этот принадлежал моему достойному предку Бертрану де Гюклену и после его смерти хранится в нашей семье вот уже пятьдесят лет! Кто же кроме вас достоин носить его?
Ответа я не слышу, поскольку рыцари начинают одобрительно вопить, топают ногами, с энтузиазмом молотят друг друга по железным плечам и бокам. Минут через пять восторги стихают, гости тянутся на выход. Я молча стою в углу палатки, внимательно приглядываясь и прислушиваясь. Как-то слишком уж по-дружески, чуть ли не под руку, идут барон де Рэ и старший из «братьев», Жак. Да и среди набившихся в палатку рыцарей большинство, если не все, – либо вассалы де Рэ, либо его друзья и родственники. Интересно, что бы это значило и сколько подобных моментов я уже пропустил?
Наконец все выходят. Несколько минут я пристально наблюдаю за Жанной, которая, нацепив перстень на палец, полностью отрешилась от всего земного и завороженно любуется безделушкой. Она медленно вертит руку перед собой, заставляя камень искриться на свету, и глаза ее горят куда как ярче мертвого кристалла. Не алчностью, нет, а каким-то мрачным восторгом. Эти женщины, они прямо как сороки, – стоит им только завидеть блестящую безделушку – пиши пропало.
– Дивный перстень, – тяжело роняю я.
Вздрогнув, Жанна поворачивается ко мне, пытается спрятать руку за спину, на щеках девушки выступает легкий румянец, в голосе я различаю легкое смущение:
– Вы находите?
– Тонкий ход, – отзываюсь я, ненавидя себя за эти слова. Но и промолчать не могу, словно какой-то бес заставляет меня говорить, прямо за язык тянет. – Просто так вы бы ни от кого не приняли подобного знака внимания, но под красивым соусом из правильно подобранных слов даже самую гордую в мире девушку можно принудить взять подарок!
Тонкие брови взлетают до середины лба, самые зеленые в мире глаза возмущенно расширяются, затем она резко бросает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18