Теперь он лишь опасался, что Мишка пошутил, и вместо таинственного «вертепа» с обнаженными манящими женщинами, он окажется в обычной прокуренной пивной.— А ничего, что мы в военной форме? Может, переоденемся?— Главное, самим быть в форме и боеготовыми! В морге тебя переоденут! — хохотнул Шмер. — Я же тебе сказал, идем отдыхать, но не развлекаться. Считай, что ты сидишь на партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты, беги ищи двести рублей.— Почему двести? Ты сказал одна девка сто рублей стоит.— А для меня? Я что, буду наблюдателем? Нет, я заслужил, чтоб ты и меня побаловал.— С ума сошел? За ночь вышвырнуть получку? И на что?— На то самое! — усмехнулся Шмер. — Получишь всё, как в сказках Шехерезады. Будет всё: и шахини, и хери, и зады…В канцелярию вошел Ахмедка.— Ахмедка! Займи сто рублей! — попросил Ромашкин.— Двести. Займи лейтенанту двести! — перебил скороговоркой Шмер. — Лучше тристо!— Сто. Сто мне и сто ему.— Не дам ни рубля никому. Алкоголики. Прогуляете, пропьете, а мне потом ходи за вами к кассе контролировать, получили получку или нет. Я рубль к рублю каждый месяц должен отсылать. Отец следит за накоплением калыма.— У-у, б-байский сынок! Попроси меня когда-нибудь помочь, пошлю подальше! — Шмер повлек Никиту из канцелярии на выход, по пути инструктируя: — Веди себя тихо, меньше болтай, а то вляпаемся! Ты в городе человек новый, не умничай перед тем, кого не знаешь, и не задирайся!Ромашкин проснулся. Голова гудела, как колокол после перезвона. Сегодня воскресный день, выходной. Но это у всех, а Никите предстояло идти в роту. Воскресенье для него — рабочий день недели.В дверной проем просунулась голова солдатика:— Товарищ лейтенант, начальник штаба строит батальон. Вас срочно вызывает.— О, черт! Ступай, сейчас я приду.Мелькали какие-то обрывки смутных кошмарных видений. Непонятно, что такое приснилось ночью, какой-то бред. Вчера что было? Пили?Едва он пошевелился, как острая боль пронзила тело.— О-о-о!— Солдат, стой! Никуда не уходи, жди за дверью, — подал голос Шмер откуда-то из угла. Мишка лежал в одежде и сапогах на матрасе, брошенном на полу и жадно курил.Ромашкин огляделся, удивляясь с каждой минутой все более. Почему это он оказался в общаге? Чья это комната? Что было вчера? Часть вопросов он непроизвольно задал вслух. На соседних койках зашевелились Лебедь-Белый и Колчаков.— Ну ты, лейтеха, даешь! — воскликнул Белый. Вскочил и принялся разминаться, выполняя всевозможные физические упражнения. В воздухе мелькали кулаки, пятки, локти.Бр-р-р! Никита затряс головой. От этой пляски рук и ног его слегка замутило.Вадик Колчаков взъерошил вихор Ромашкина и участливо спросил:— Что? Ни черта не помнишь?— Нет.— А какой ты был вчера герой! Грозился истребить под корень местные племена, устроить Варфоломеевскую ночь иноверцам, порубать «чурок» на дрова. Требовал танк или хотя бы саблю и коня. Поминал добрым словом конницу Буденного и почему-то Александра Македонского.Бессвязные воспоминания о событиях вчерашнего дня по-прежнему кружились хороводом в голове Никиты, но никак не выстраивались в стройную и последовательную цепь. Что сон? Что явь? Что бред? Что реальность?— Кажите, шо вчора було! — заговорил он почему-то на украинской мове.— Ты ж не хохол, не балакай. Или забыл свою национальность? Что было? Гуляли вчерась, братец! Буйно гуляли-с! — ответил Лебедь-Белый и, закончив разминку, побежал в умывальную комнату, гулко топая по длинному коридору.— Солдат, ступай в казарму, — простонал Никита. — Передай сержантам, чтобы строили роту. Сейчас приду.— Какое ступай, — усмехнулся Шмер. — Бери, братец, шинель лейтенанта и неси чистить. Как раз подсохла, и грязь хорошо облетит. Вон она, в углу за дверью стоит, к стенке привалившись.Никита посмотрел и увидел. Действительно, шинелка торчком, облепленная от погон до полы сухой серой коркой.— Это где я так упал? Хорошая грязь! Качественная!— Н-да! Не упал, друг мой, тебя уронили и валяли по земле. Скажи спасибо, что не убили. Ашот спас от верной гибели. Ребра болят? Челюсть цела?— Челюсть? Кажется, цела… — Никита ощупал лицо и тотчас заныла бровь. — Лоб болит!— Это тебе кулаком звезданули. Хорошо, кастета в руке у туркмена не оказалось в этот момент. А когда он его достал, то мы уже прибежали на выручку.Солдатик, прислушивающийся к разговору, был выставлен за дверь крепкой рукой Колчакова вместе с ромашкинской шинелью.И сей момент в комнату вломился следующий посыльный. Он обратился не к Ромашкину, а к Шмеру:— Товарищ старший лейтенант. Вас комбат вызывает. Срочно!— Меня? Может, с Ромашкиным попутал, казак? Может, замполита?— Не-е-е, вас требует! Точно. Он еще громко что-то по-татарски кричал и топал ногами.— По-башкирски. Он же башкир. Но непринципиально. Право слово, монголо-татарское иго! Вернее, башкиро-монгольское. Передай, что меня нет. Передай, придет Ромашкин, только почистится и приведет себя в порядок. Нет, стоп! Вот тебе задача: иди, отмывай сапоги, но вначале постучи друг об друга хорошенько, да шапку отбей от грязи, расчеши ее, а то она словно блин смялась и скомкалась.Третий солдат, вломившийся вызывать Колчакова, был озадачен чисткой брюк.— Да что ж вчера было-то?! — взмолился Никита.— Ну, замполит! Ну, забулдыга! — возвел очи горе Шмер. Пришлют же на нашу голову кадры! И где их только выкармливают? Где обучают? Скажи, Колчаков, вы с одного церковно-приходского училища?— Почему это с церковного?— Вадик, вас ведь обучают о душе заботиться, опиум для народа распространять. Так вы из одной бурсы?— Из одной. Только разных приходов и епархий.— Чувствуется. Он, в отличие от тебя, пить совсем не умеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83