Комната-кухня, низкий чердак и крохотный подвал с овощами. Холодная прихожая с грубо сколоченными, покосившимися от старости шкафами. Давно не беленая печь.
Скоро скалолазы закончили осмотр дома. Рома вернулся со двора, притащив из сарая ворох старой одежды, и что-то пошептал Женьке на ухо. Тот отрицательно покачал головой. Вовка оторвался от кипы газет, потянул носом воздух и спросил:
— Женька, ну зачем тебе сдались эти газеты? Какие-то фоны, эсэсовцы, комсомол… Ты хочешь, чтобы я все это сразу понял?
— Нам надо в ситуации разобраться. Хоть чуть-чуть. Причем сделать это желательно сегодня. А тебе что, читать неинтересно?
— Да нет, интересно, конечно. Только поросенок так пахнет. Может, еще картошечки почистить?
— Поросенок скоро будет готов. А картошечки… пожалуй, надо почистить. Кстати, Зоя, мы тут у вас возьмем кое-что. Из старой одежды. Может, оно для вас ценное. Но нам это необходимо, иначе нам просто хана. Взамен можем оставить один из автоматов или вот— носовые фильтры. Это, конечно, маловато, но у нас больше ничего нет.
Рыжая девчонка сумрачно глянула на него.
— Чо тебе здесь, ярмарка? Картошечки ему. Берите что хотите, и проваливайте. А это чо?
— Где?
— Ну, вот это, у тебя в руках?
— Так это же ваше. В смысле, из вашего мира. То есть, ты же должна знать. Это носовые фильтры. Как противогаз.
— А… Ничего себе. Их, по-моему, нофили называют. Так это очень хорошая вещь, они даже в районе не продаются. Где вы их взяли?
— Хм. Да так. Случай подвернулся.
— Значит, правду про вас по радио говорили?
— А что про нас говорили?
— Ну… Что вы американцы, сбежавшие с зоны. Что вас ищут, скоро поймают. Что вы всех убиваете, что вы хорошо вооружены. И охрану перебили. Ну, и остальное там… Нет, остальное, наверное, брехня.
— Что брехня?
Зойка пренебрежительно махнула рукой, показывая, что не верит в остальное.
— Ну, ты же тут главный?
— Да у нас главного нет, хотя… Наверное, я.
— Что ты диверсант. Травил в детских садах Караганды воду. Да ерунда это. У нас когда кто ни убежит, всегда сообщают: террорист, диверсант, шпион. Иногда маньяк или убийца.
— А что, нормальные люди из лагерей не бегают?
— Бегут-то все, только мало кто удачно. А вот когда по радио объявляют, так всегда чего-нибудь соврут. А вы правда из лагеря сбежали?
— Нет.
— А откуда оружие? Его же нельзя носить в свободной зоне. Кстати, нофили оставь, хотя бы один. Я еще таких не видела.
Женька хмыкнул.
— Интересная у вас тут лексика. Свободная зона, это где вы с тетей живете?
— Ну да.
— М-да, сочетаньице. Я тебе четыре штуки оставлю. Тебе, тете, и про запас.
— Четыре нофиля? Нормально. Да за них можно несколько овец выменять.
— Ну и хорошо. Бери, у нас еще есть. А мы будем поросенка жарить почти с чистой совестью. Кстати, может, тетю тоже развязать?
Вовка, уже орудовавший ножом над чугунком картошки, вмешался в их разговор:
— Не надо. Тетя пусть еще посидит.
Рыжая девчонка замялась и ничего не ответила. Женька склонился над ворохом старого тряпья.
— Женька, смотри, что я нашла! — Юля сняла с верхней полки запыленную гитару. — Одной струны нет. Попробуй сыграть, а? Так давно музыки не слышали.
— Гитару я вам не отдам. — В голосе рыжей девчонки послышались прежние металлические нотки. — Это брата моего гитара.
— А где он сам?
— Он погиб два года назад. Хотя тебя… вас это не касается.
— Гитару мы оставим, Зоя. Мы только сегодня немножко поиграем, ладно? Только сегодня вечером. Кстати, Володя, развяжи ты ее тетку. Что ты как пацан, честное слово. На старуху обиделся.
Вовка пробурчал что-то невнятное и принялся развязывать веревки. Когда изо рта старухи, наконец, выпала пропитанная слюной тряпка, она отерла морщинистой рукой губы, глубоко вздохнула и снова принялась ругаться. На этот раз свою порцию получила Зойка.
— Дура стриженая, верблюжье копыто тебе в дышло, отдать поросенка за четыре затычки в нос, да чтоб тебя твои куры вместе с петухами затоптали на ферме, вся в дерьме, а туда же, активистка хренова, четырех затычек ей не хватает, вот заткнут тебя сразу четверо, доактивировалась до белых фонарей, мозгов нет и не было никогда, кретинка недоношенная, ты еще покажи им, где сало лежит, они тут все сожрут, дармоеды проклятые, набежали и книжки читают, не могла пять фильтров попросить? Продали бы три, хоть картошки бы купили, ох, вся в мамку свою, та такая же была дура, путалась то с матросом, то с путейцем, все по любви да по любови, ни хрена не нажили, в рот твою в бога душу снять, перевернуть и перед вторым заходом задницу расправить, один ветер в амбаре, зато техникум закончила, мозги полоскать научилась, вот правильно тебя, дуру, из комсомола-то поперли, лучше б замуж вышла, чем одну капусту целый месяц лопать, уже на ушах висит эта капуста, берегли картошку, берегли, теперь эти все сожрут…
— Тетя, — голос Женьки был предельно вежлив, но негромкий речитатив старухи сразу оборвался, — я разрешаю вам кушать, но запрещаю говорить. Не вставать с места и ни единого слова без моего на то согласия. Понятно?
Старуха кивнула. Затем придвинула к себе тарелку и удобно уселась, скрестив ноги. Крепко взяла ложку.
— Вы на нее не обижайтесь. — Зойка смотрела, как жадно ест ее тетя. — Она три года как из лагеря вернулась, ну и… Теперь всегда так. Раньше она хорошая была..
Тетя повернула к ней голову и неодобрительно взглянула на племянницу, не отрывая мяса от желтых зубов, но промолчала. На ее подбородок стекали жирные капли.
— Женька, ты ведь сыграть собирался.
— Ладно. Сейчас.
Пока скалолазы и хозяева наперегонки уминали поздний ужин, Женька старательно подкручивал колки гитары, время от времени тренькая струной, словно пытаясь добиться какого-то нового, удивительного звучания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142