Лишь через два месяца, когда волосатая племянница отбыла восвояси, до туго думающего Агамемнона наконец дошло, что это был самый настоящий мужик. Сколько раз царь замечал, что «девушка» постоянно держит поднятой плюшевую сидушку на горшке в туалете (интересно, а что Агамемнон в ее туалете делал? — Авт.), однако тогда он не придал этой странности особого значения.
А удивительный слуга, который одно время прислуживал Клитемнестре в ванной комнате?
Царица представила его мужу как бедного двенадцатилетнего сиротку с острова Крит, который «будет тереть мне пемзой спинку. Правда он очень мил, любимый?». Двенадцатилетний сиротка действительно был очень мил. Особенно Агамемнона впечатлила густая борода и глубокий шрам от меча на правой щеке обездоленного ребенка.
Когда ровно через неделю дитятко сбежало из дворца, прихватив с собой часть царской казны, Агамемнон не очень удивился. Беспризорник есть беспризорник. Но когда царские гвардейцы изловили трудного подростка, то оказалось, что это пятидесятидвухлетний пират из Беотии, которого солдаты, особо не задумываясь, и повесили на финиковой пальме прямо напротив окон Клитемнестры.
Агамемнон с горечью тогда констатировал, что упустил очередной великолепный случай поквитаться с супругой и стать наконец вдовцом. О Зевс, ведь ему нужно было всего ничего — застукать любовничков в постели… или в ванной, или на колонне, да где угодно, но они должны были непременно быть вместе и заниматься при этом любовью. М-да.
С такими мыслями возвращаться домой было, мягко выражаясь, глупо. Но ничего не поделаешь. Как говорится: назвался Одиссеем — полезай в пещеру Циклопа.
Неудобно как-то будет, хотя бы перед тем же Аяксом, если Агамемнон ни с того ни с сего заявит, что домой ему возвращаться расхотелось. Да и с Эвром этим снова ссориться не стоило, провокацион-ными стихами его дразнить. Да и куда плыть, если не домой? Обратно на Лесбос? Нет уж, увольте, любовь и вино хороши лишь в меру. Да и возраст у Агамемнона был далеко уже не младенческий — сильно за сорок.
Тогда куда же плыть, как не домой? То-то.
Но не знал бедняга Агамемнон, какую подлянку готовила ему по возвращении на родину коварная Клитемнестра.
Наконец настало утро.
Яркое солнышко (влекомое по небу механической птицей Дедала) посеребрило морскую гладь, рассекаемую несущимся по волнам утлым плотом.
Стоя у руля, могучий Аякс декламировал свой новый поэтический шедевр:
Поэт во мне умер, но тут же воскрес! Скорее, друзья, отправимся в лес! Реки и горы — столпы вдохновенья. Там сочиню я произведенья!
— Какие еще «произведенья»? — недовольно спросил Агамемнон, протирая заспанные глаза.
Спал в эту ночь великий царь, привязавшись к мачте. А Аякс, похоже, вообще глаз не смыкал, пораженный поэтической лихорадкой. Корявые строчки так и лезли из него, словно перебродившее тесто из глиняного чана.
— Великие произведения, — ответил могучий герой. — Я докажу этому Софоклюсу, что и мое имя дойдет до наших потомков.
— Только проверить это никто из вас не сможет, — усмехнулся Агамемнон, однако тонкого сарказма слов царя Аякс, к сожалению, не понял.
Ближе к полудню герои обратили внимание на странную точку на горизонте, постепенно их нагонявшую.
— Что это? — удивился Агамемнон, ставя ладонь козырьком и всматриваясь вдаль.
— Может, чей-нибудь корабль? — предположил Аякс.
— Да нет, слишком уж он мал, — покачал головой Агамемнон. — Думаю, через пару часов мы сможем его рассмотреть получше.
И действительно, ближе к вечеру герои с удивлением констатировали, что их преследует другой плот, только без паруса.
— Вот это да! — хрипло прошептал Аякс, не веря своим глазам.
Преследующий их плот шел на сумасшедшей ско: рости, притом что никакого паруса, как уже было сказано, у него не наблюдалось.
— Думаешь, пираты? — озадаченно хмыкнул Агамемнон.
— Чего?
— Ну пираты.
— На плоту?
— Ну мало ли. Может, это особый вид морских пиратов, которые плавают на плоту, нападая преимущественно на другие плоты.
Аякс посмотрел на приятеля словно на сумасшедшего. Даже ему при его… гм… скромных умственных способностях было ясно, что Агамемнон несет полную околесицу.
А преследовавший их плот тем временем приближался. Теперь в том, что он гонится именно за греками, никаких сомнений не оставалось. Еще через час герои смогли рассмотреть единственного пассажира этого сколоченного наспех плавательного средства.
— Еж твою мать! — прошептал Аякс, и челюсть у него при этом находилась в отвисшем состоянии. (Как же он в таком случае смог говорить? Ну да ладно, ведь все-таки это фантастика. — Авт.)
Ловко орудуя самодельным веслом, на плоту греб здоровый волосатый мужик в кожаных штанах, за спиной у него болтался чудовищной длины меч.
— Конан Киммериец! — узнал косматого преследователя Агамемнон.
— Вонючка варвар, — кивнул Аякс. — Все-таки выжил, сволочь. Нюх у него, как у охотничьей собаки, безошибочно по следу идет. И как это ему собственный запах не мешает?!!
— Носатые! — донес издалека ветер. — Я иду за вами…
— Немытый ублюдок! — прокричал в ответ Аякс, но варвар его, похоже, не услышал.
А может, и услышал, какая разница. — В любом случае, он не успокоится, пока не поквитается с оскорбившими его сомнительное достоинство греками. (Напоминаю, что оскорбили его греки в первой книге античной трилогии. — Леш.) Странный вообще народ эти киммерийцы, мстительный, злобный. Не моются вот годами, оттого, наверное, и злые такие. Однако, как видно, силы варвара были на исходе. Ведь «судно» греков по морю гнал Эвр, усталость которому не была знакома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83