Одна гримаса постоянно сменялась другой. И сейчас, нетерпеливо наморщась, он сказал:
– Эх, товарищ начальник! Да не тяните вы, за ради Бога! Пишите побыстрей!
– Нет, пока еще я тебе не товарищ, – отвечал, взмахнув пером, лейтенант. – И ты меня не подгоняй – стой смирно. Вот выйдешь на свободу – другое дело… Тогда сможешь называть меня, как хочешь. Хотя и тогда тоже неизвестно, как получится…
– А как же может получиться? – с веселым удивлением спросил Портвейн. – Это на что же вы намекаете?
– На то, что ты честно работать-то ведь не любишь… Ты же вор! Значит, и на свободе у нас тоже дружбы не получится.
– Вы меня, гражданин начальник, обижаете. – Портвейн притворно вздохнул и потупился. – Я, конечно, человек грешный… Но почему вы решили, что я не люблю работать?
– Ну, если бы ты любил – ты и здесь бы старался… И, между прочим, мог бы освободиться годика на два раньше.
– Так я же здесь на лесоповале вкалывал, – шепеляво произнес Портвейн. – А это адская работа! Комли-то у деревьев толстые – в два обхвата… Много ли тут напилишь? Вот если бы деревья росли верхушкой книзу – другое дело. Я бы давно стал чемпионом!
– Да ты и так уже чемпион, – усмехнулся лейтенант. – Только в другом плане… У тебя сколько фамилий?
– Как, то есть, сколько? Одна…
– Не ври. Не одна – а десять! Таких, как ты, фокусников можно в цирке показывать. Ведь это ж надо ухитриться! Каждые четыре года – новая фамилия с новой биографией.
Лейтенант оглядел стоявших перед ним блатных и добавил брезгливо:
– В сущности, вы оба – одинаковые фокусники-иллюзионисты…
– Но сейчас-то вы мне какую фамилию ставите? – забеспокоился Портвейн.
– Последнюю, – сказал лейтенант, – ту самую, по какой тебя судили. Помнишь, небось? Аркадий Ярошенко – ведь так?
– Так…
– Ну вот и порядок. А теперь помолчи-ка, гражданин Ярошенко. Не мешай работать.
– И верно, старик, кончай базарить, – сказал Малыш и положил на плечо товарищу тяжелую свою лапу. – Не отвлекай начальничка. Чем скорее он окончит эту возню – тем нам же лучше.
Но начальничек окончил возню с бумагами не скоро… И когда друзья вышли, наконец, из ворот лагеря, солнце стояло уже высоко.
Охранник, выпускавший их на волю, сказал, подмигивая:
– Тебя, Малыш, какая-то родственница дожидается.
– Какая? – удивился Малыш.
– А уж это тебе лучше знать.
– Да как она хоть выглядит?
– В клетчатом платке, в фасонных сапожках… Вообще, бабеночка – первый сорт. У нее что спереди, что сзади, все на месте! Даже как-то завидно… Ты бы хоть дал адресок, указал, где такие «родственницы» водятся.
* * *
Урки вышли из ворот, оглядываясь, ища женщину в клетчатом платке… И почти сразу же увидели ее. Она стояла метрах в пятнадцати от лагерной зоны – курила и нетерпеливо постукивала каблучком.
– Она что же, действительно твоя родственница? – завистливо спросил Портвейн.
– Да откуда? – ответил гигант. И вдруг, покривившись, всхлипнул по-детски. – Я же детдомовец. Круглый сирота.
Но тотчас же он улыбнулся, заметив, что незнакомка решительно направляется к ним.
– Но если это все же моя сестричка, – сказал он, – я от нее не откажусь. Не-ет, не откажусь… Ты только глянь, как она идет! Ах, как идет, падлюка! Не идет – плывет.
– Не идет – танцует, – поправил Портвейн. Женщина приближалась, слегка покачивая бедрами, – легкой, танцующей походкой. И друзья наблюдали за ней с восхищением.
Подойдя к ним вплотную, она произнесла торопливой скороговорочкой:
– Здрасьте, мальчики. Меня зовут Надя. Я – от Наума Самарского… Давайте-ка быстренько смоемся отсюда, а то на нас глазеют со всех сторон.
– А куда пойдем-то? – игриво спросил Малыш. – А, сестричка? Куда?
– В Покровск, – ответила она. – Там для вас уже квартирка приготовлена. Уютненькая. Со всеми удобствами.
И не оглядываясь, Надя пошагала в сторону села, крыши которого виднелись неподалеку…
Она знала, что два этих диких парня будут теперь идти за нею покорно, куда бы она их не повела; будут идти, как два кобеля за весеннею сукой.
Она не оглядывалась – но как бы видела выражение их лиц. И знала, о чем они думают. И чувствовала спиною их жадные, нетерпеливые, шарящие взгляды… И это не было ей неприятно.
* * *
Покровск – село старое, большое. Расцвет его был связан с золотой лихорадкой, которая началась в середине прошлого века. Затем, спустя сто лет, вспыхнула новая лихорадка – алмазная. И село еще больше расширилось, изменилось. По окраинам его выросли стройки и лагеря. И кое-где, над бревенчатыми избами, поднялись бетонные коробки современных стандартных зданий… Вот в одной из таких коробок как раз и помещалась та уютная однокомнатная квартирка, которая была приготовлена для Малыша и Портвейна.
Когда они вошли в квартиру, Надя аккуратно, на все запоры, затворила наружную дверь. Сказала: «Раздевайтесь, будьте как дома». И упорхнула на кухню.
Друзья повесили на крючок грязные, рваные, лагерные бушлаты. Потом, осторожно ступая, прошли в комнату. И расположились за круглым столом. Стол был покрыт чистой клетчатой скатертью – и вообще, все вокруг блистало здесь непривычной, смущающей чистотой.
Малыш посидел, поерзал на скрипучем стуле. И погодя, позвал:
– Эй, сестричка, ты где?
– Иду, иду, – певуче отозвалась Надя, – все уже готово. И вскоре она появилась, держа в одной руке тарелку с солеными огурцами, а в другой – большую глубокую сковороду, где пузырилась и шипела яичница с колбасой.
– Ага! – потирая ладони, сказал Малыш. – Это дело. Это ты правильно…
И друг его добавил, наморщив губы в улыбке:
– Теперь одного только не хватает…
– Есть! – сказала Надя, – все это для вас есть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61