Великолепный стрелок, он, в завязавшейся пальбе, ухитрился прикончить двоих. А третьего, главаря, лишь подранил… И затем приволок его – полуживого – в рудничный поселок. С тех пор и началась его слава, и определилась основная линия жизни.
Из него, со временем, выработался особый тип криминалиста – некая смесь таежного следопыта и милицейского следователя. Смесь, вообще говоря, редкая. И при желании, Самсонов мог бы сделать большую карьеру. Но для этого требовалось окончить специальный московский институт, получить диплом… А тратить на учебу пять долгих лет он не хотел! Да и жалко было расставаться с любимой тайгой, с дикой волей.
И получив под старость чин капитана и звание старшего инспектора, он отлично сознавал, что это – предел, что дальнейшего продвижения по службе не будет. И ему уже никогда не дорасти до комиссара! Однако данное обстоятельство в гораздо большей степени огорчало жену его Варвару, чем его самого.
Сам-то он твердо понимал свое призвание и свое место в жизни. Большие дела и большая политика были явно не для него! В сущности, он являлся типичным таежным «шерифом»… Высокий, грузный, неторопливый, с тяжелым квадратным лицом, с острым цепким взглядом крошечных медвежьих глазок, он превосходно вписывался в окрестный пейзаж. И он искренне любил тот маленький, провинциальный, приисковый мирок, в котором царил!
Но хотя вид он имел простецкий, какой-то очень уж свойский, и считался человеком не шибко образованным, в действительности он знал немало. Он успел прочитать необходимую литературу по дактилоскопии, баллистике, трассологии; сумел познакомиться с новейшей криминалистической техникой и с тактическими методами дознания. А также – отчасти – и с судебной психологией…
Все это, в сочетании с богатой охотничьей практикой, весьма помогало ему вершить то дело, которое он начал без малого двадцать лет назад!
Он поклялся тогда отомстить блатным за кровь брата, и вообще – вывести под корень в этом краю всю их породу, всех такого рода «хищников»! И клятва эта с годами не забылась, не пресеклась.
* * *
Известие о гибели коменданта дошло до Самсонова в начале десятого утра – когда как раз наступил скупой, неяркий апрельский рассвет.
Прибыв на место происшествия, капитан осмотрелся. Помолчал, посопел задумчиво. И затем обратился к медику – молодому приисковому врачу, иногда, по совместительству, выполнявшему роль милицейского эксперта.
– Как ты думаешь, – спросил он, – Керимов действительно мог налететь на этот камень? Что здесь – случайная катастрофа, или?…
– Да ведь как сказать? – ответил тот, разведя руками. – Катастрофа, вообще-то, не исключена. Судя по всему, смерть наступила часов пять назад. А тогда ведь было совсем темно.
– Да и туман стоял, – негромко добавил кто-то.
– Вот, вот, туман…! Значит, сбиться с пути лейтенант мог запросто. И к тому же он был пьян.
– Пьян? – нахмурился Самсонов. – Не может быть…
– Ну, как – не может! – усмехнулся врач. – От него же явственно попахивает.
– Странно, – пробормотал Самсонов, – очень странно.
– Конечно, количество выпитого я сейчас определить точно не могу, – продолжал врач, – это выяснится потом, при вскрытии. Но как бы то ни было, картина вырисовывается ясная… Выпил, погнал мотоцикл. Ведь на этой машине тихо не ездят! А тут еще – полная потеря видимости… Ну, он и врезался с разгона. Случай банальный.
– Та-ак… А характер травмы – каков?
– Разбит череп. Вся теменная область. При таких травмах обычно не выживают.
– И как ты думаешь, это возможно, чтобы он, сидя на мотоцикле, разбил себе именно темя? Скорее уж должно было бы пострадать лицо…
– Вот на мотоцикле-то как раз и возможно, – пояснил один из оперативников, старший лейтенант Кравцов. – Это в автомашине – другое дело. Там шофер сидит прямо. А у мотоциклистов посадка – как у всадников. Как на коне. Они почти всегда ездят, чуть пригнувшись…
– Н-да… Ну, ладно, – неопределенно проговорил капитан. – Будем считать осмотр места происшествия оконченным… Кравцов, составьте-ка протокол!
Затем он отдал еще несколько деловых распоряжений. После чего отвернулся от толпы и сунул руку в карман меховой тужурки. Там, как у старого курильщика, лежали у него трубка и табак. И он быстро, привычно, одним движением большого пальца, набил себе трубочку.
Зажал ее в зубах – прикурил неспешно. И, попыхивая сладким душистым дымом, пошагал, насупившись, к прииску.
Он шел в одиночестве – тяжело ступая по бревенчатому скользкому настилу.
И все, знавшие его, понимали: капитана сейчас нельзя отвлекать разговорами! Ему необходима тишина. Он крепко занят. Он думает.
* * *
И он думал. В первую очередь – об этом самом бревенчатом настиле… Думал о том, что данный настил представляет собою знаменитую «алмазную трассу», о которой постоянно заботился комендант. И поехал он ночью именно по ней!
Но в таком случае зачем же, за каким же чертом ему понадобилось вдруг сворачивать на другую, поперечную дорогу? Что его там – на твердой земле – могло заинтересовать?
Заинтересовать столь сильно, что он как бы забыл всю свою выучку, всю привычную свою осторожность?…
А комендант Керимов был достаточно хитер и осторожен – капитан давно в этом убедился! И был комендант первоклассным водителем. Ведь умение управлять любыми машинами входило в обязательную программу спецшколы, которую он, кстати, окончил с отличием. И конечно же, он никогда, собираясь в дорогу, не стал бы напиваться!
Тем более, что он и вообще был человеком не пьющим, как и большинство татар…
У капитана когда-то состоялся на эту тему любопытный диалог с Керимовым… «Ты не пьешь-то – почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61