Ему удалось продержать нас в консульстве целое утро. Потом за обедом мне казалось, что знаменитый bouillabaise отдает горечью. Матильда потратила несколько часов, чтобы получить визу. Уругвайский Пинкертон придумывал все новые и новые дела – то сфотографироваться, то поменять доллары на франки, то оплатить телефонный разговор с Бордо. Кончилось тем, что сумма за транзитную визу – а она должна быть бесплатной – достигла ста двадцати долларов. Я уже стал думать, что Матильда не попадет на пароход и что я тоже никуда не поеду. Долгое время этот день казался мне одним из самых горьких в моей жизни.
Наброски к океанографии
Во всем, что касается моря, я – дилетант. Много лет я коллекционирую все, что узнаю о нем, хотя нет в том особой нужды, ибо плаваю я по земле.
Теперь я возвращаюсь в Чили, в мою океаническую страну. Наш пароход приближается к берегам Африки. Позади остались древние Геркулесовы столбы, одетые сегодня в броню, чтобы верно служить умирающему империализму.
Я смотрю на море без волнения, как смотрят на него океанографы, давно узнавшие все о его поверхности и глубинах. Я гляжу на море без поэтического настроя, просто смакую то, что знаю о его толщах не хуже кита.
Мне всегда нравились морские рассказы, и в моей библиотеке на одной из полок лежит рыбачья сеть.
На все свои вопросы о море я нахожу ответы в книгах Уильяма Бииба или в какой-нибудь основательной монографии, рассказывающей о морских просторах Антарктики.
Меня всегда интересовал планктон – наэлектризованные живые организмы, которые окрашивают в цвет фиолетовой молнии огромные просторы океана. Теперь я знаю, что киты питаются живой водой. Мельчайшие растения и незримые инфузории населяют неспокойный океан нашего континента. Кит открывает свою огромную пасть, прижимает язык к самому нёбу, и вода с планктоном вливается в нее. Так питается светло-зеленый кит (bachiane-tas glaucas), чей путь к югу Тихого океана и к самым жарким островам лежит мимо окон моего дома в Исла-Негра.
Тем же путем плывет кашалот или зубатка – самый «чилийский» кит из всех китов, преследуемых людьми. Чего только не рассказывают о китах легенды и сказки, сложенные чилийскими моряками! А китовые зубы… сколько наивных рисунков, вырезанных ножом на этих зубах, – сердца, пронзенные стрелами, любовные надписи, парусники, женские головки. До Магелланова пролива, до мыса Горн, до яростной Антарктики добирались чилийские китобои – самые отважные в нашем полушарии, но вовсе не затем, чтобы привезти домой зубы грозного кашалота, а чтобы добыть ценный китовый жир, и уж если совсем повезет, – сумку серого янтаря, которую это чудовище прячет в своем гигантском брюхе.
Теперь я возвращаюсь из других краев. Позади синее святилище Средиземного моря, позади остров Капри, его подводные и надводные пещеры, его скалы, где сидят сирены и расчесывают синие безумные волосы, которые спутало и окрасило синью не знающее покоя море.
В аквариуме Неаполя мне как-то случилось увидеть удивительные мельчайшие организмы, рожденные весной. Я следил за сотворенной из пара и серебра медузой. Она то погружалась в воду, то всплывала на поверхность, извиваясь в томном и торжественном танце. Ни у одной из дам подводного царства нет такого электрического пояска, что украшает талию медузы.
Давным-давно в Мадрасе, в сумрачной Индии, где проходила моя молодость, я побывал в замечательном аквариуме. По сей день я вспоминаю отлакированных рыб, ядовитых мурен, целые косяки рыбешек, одетых в пламя и радугу, а более всего – огромных осьминогов, важных, безмерно сосредоточенных, металлических, похожих на счетные машины с немыслимым множеством глаз, щупальцев и познаний.
А однажды в Копенгагене в Музее естественных наук я увидел кусок, лишь малый кусок щупальца того самого осьминога, о котором мы узнали в первый раз из романа «Труженики моря» Виктора Гюго (он и сам – осьминог, многоликий, ищущий осьминог поэзии). Я увидел часть щупальца древнего Кракена – грозы морей, который нападал на парусники и, обхватывая их всеми своими щупальцами, увлекал на дно. По величине заспиртованного куска можно было предположить, что длина щупальца превышала тридцать метров.
Но упорнее всего я искал следы, вернее, какой-нибудь след плоти нарвала. Мои друзья ничего не знали об этом гигантском единороге, и я начал думать, что становлюсь чем-то вроде посланца этого нарвала или даже самим нарвалом.
А существует ли легендарный нарвал?
Можно ли поверить, что этот морской на редкость мирный зверь, с мраморным остроконечным рогом, закрученным спиралью, длиной в четыре-пять метров, остался незримым для людей даже в созданных о нем легендах, даже в самом слове «нарвал».
По-моему, «нарвал» или «наавел» – одно из красивейших имен, которым названы жители подводного царства. Это имя морской звонкоголосой чащи, имя хрустального остроконечного шпиля.
Почему же никто не знает о нарвале?
Почему нет фамилии Наавел или, скажем, Наавел Рамирес, Наавел Карвахаль, прекрасный замок Наавел?
Их нет. Тайна морского единорога все еще скрыта в подводном мраке, а его длинная костяная шпага по-прежнему вспарывает толщи неведомого океана.
В середине века охота на единорогов была занятием, близким к искусству и мистике. Земной единорог увековечен на гобеленах во всем своем великолепии, в окружения алебастровых дам, в ореоле поющих птиц, вспыхивающих яркими огнями.
Средневековые монархи посылали друг другу в подарок кость легендарного животного, с которой соскабливали мелкую стружку и растворяли в крепких напитках, даривших – вечная мечта человека!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133