Лилия робостью не отличалась, встала и пошла поглядеть, кто там хозяйничать вздумал. Пришла – и обалдела. Тетка какая-то, маленькая, не молодка, в платье в пол, каких уж не носят сто лет, в передничке, в руках – мама дорогая – метелка из роскошных серебристых с чернотой перьев. На Лилю взглянула без удивления, поклонилась почтительно и шмыг в гостиную. И давай метелкой финтифлюшки всякие старинные обмахивать. Ну Лиля заговорила с ней, спокойно так, без скандала, а только нужно же ей было узнать, кто такая и зачем. Молчит, кланяется мелко, а сама все свое. Инородка, что ли? Тут как раз Муня вернулся, Лиля к нему – так, мол, и так. Рассмеялся. Это, говорит, прислуга моя, Анелия, из приезжих. Пойдем, говорит, душа моя, чай пить, я слоек свежих принес. Лилия ничего не стала говорить, слойки так слойки, не ее это дело, в чужой уклад влезать. Но странно все-таки. И тетка та странная, чужая какая-то, будто и вовсе не из нашего мира. Не пойми откуда взялась, не пойми как исчезла.
А еда? Всевозможнейшие лакомства, каких только душа пожелает? Откуда они брались в обычном дорогом холодильнике, пусть и объемистом? Что ни задумай, все есть. Наисвежайшее. (Эх, какие Лиля пироги для Муни стала печь, объедение! Из таких-то продуктов.) Но откуда?
В общем, в какой-то момент не утерпела Лиля, пошла квартиру обнюхивать. Тогда и задумалась о той дверце в коридорчике. Зачем она? Куда ведет? Тут-то и вспомнила, что открытой ее ни разу не видела. Любопытство разобрало. Уж так тянет посмотреть, сил нет. Да и что плохого? Разве Муня не сказал ей, что она может делать что захочет? А все ж боязно. Сейчас-то хоть и с тайнами, а живется ей за ним хорошо, легко. А тайна – она ведь штука такая подлая, как узнал, так, может, и раскаешься, а уж знаешь, и никуда от этого не деться. Может, у него там жены мертвые в луже крови сложены? Как в сказке? Вот прознает Сигизмунд, что ей все известно, и ее, Лилю, сверху положит!
Ой, совсем с ума сбрендила, дура старая. Хватит, дверь как дверь, и нет там ничего. У Лили глаз наметанный, недаром у любого покупателя враз размер определить может, и рост, и полноту – хоть под шубой, хоть как. Не может там, за дверкой этой, ничего поместиться, вот что. Ну если только шланг пожарный, змеей свернутый, как в учреждениях за красными щитами, и то навряд ли. Или рычажки такие, электричество включать. В общем, чего зря гадать? Пойти посмотреть – да и успокоиться раз и навсегда. И Лиля, прижмурив глаза для пущей храбрости, схватилась за ручку. Влажные пальцы скользнули по пластику, незапертая дверь сразу же легко подалась…
И в разгоряченное Лилино лицо пахнуло йодом, прибоем, водорослями, прогревающимся песком.
Она всегда была восприимчива ко всяким впечатлениям и ловила флюиды жизни не только глазами, ушами, ноздрями, кожей, но всей собой, насквозь, до ногтей и волос. Как гидра какая-нибудь! Лиля до сих пор помнила из учебника: кольнешь гидру иголкой, она сожмется, отпрянет, приманишь чем, ей, гидре, приятным, враз потянется. Так и она. Очень на все отзывчивая! И сейчас она потрохами впитывала разгорающееся над морским берегом утро, не спеша открыть глаза. Зрение – штука жестокая, его не обманешь… А так легко себе все невидимое довообразить, дорисовать какую угодно картинку. Ей так хотелось целиком окунуться в дивную галлюцинацию, что она потянулась навстречу ароматам, солнечному теплу и шуму прибоя – да, совершенно явственному, вот до чего дошло! Потянулась, качнулась вперед, сделала крохотный шажок, и босые пальцы погрузились в массу теплых, приятно покалывающих песчинок. Лилия была отважной женщиной – бабушка всегда приговаривала, «бой-девка» – и до сих пор еще любопытной. И открыла глаза, лишь сделав наудачу большой шаг вперед, в небывальщину, в совершенное никуда. Шаг и еще один.
Она стояла на пляже. Самом настоящем, только пустом – сколько на море ни ездила, а такого чуда не видывала. Песок был крупный, крупинка к крупинке, чистый, невозможно белый, он сверкал на солнце так, что слепило глаза. Море тоже играло переливами старинных драгоценных камней и – Лиля присмотрелась – не слишком походило на море. Оно иначе выглядело, иначе двигалось, а главное, иначе дышало – сто крат мощнее и глубже. И безошибочное чутье подсказало Лиле, что перед ней никогда прежде не виданный океан. Тоже самый настоящий.
Она оглянулась. Прямо за ней утопал в роскошных, как расписные тарелки, цветах домик, очаровательный домик неправильной формы, прихотливо обвитый верандой. Ярким стягом вспыхивала на ветру великолепная, вручную расписанная занавесь. И диковато смотрелась в плетеной стене бежевая, с пластмассовой ручкой, узкая дверь, врезанная будто наобум. Дверь была приоткрыта, за ней виднелся клочок коридора. Лилия почти не удивилась. Она откуда-то знала, чувствовала, что Муня вернется не скоро, и спокойно пошла себе к кромке прибоя. Океан лизал ступни, и ясно было, что он здесь – только для нее, для нее одной, потому что больше никого нет и быть не может.
Остров был вроде и невелик, но за час не обойти. Она слегка углубилась в пальмовую рощу с густым, но располагающим к прогулкам подлеском, слегка осмотрелась, подустала и вернулась на пляж. Ее поджидал удобнейший топчанчик под громадным зонтом и рядом, на столике, горка прохладных фруктов и ледяной сок. Лиля без долгих раздумий скинула платье, расположилась на отдых и долго бездумно глядела вдаль, в океан. Жизнь долго учила ее и приучила-таки: молчать – без обид и претензий, принимать – с благодарностью и отвагой, удивляться – не требуя объяснений. А сейчас жизнь дарила ей подарок, и Лиля, хорошая ученица, брала его как положено, в благодарном молчании и ясном, нетребовательном удивлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80