в прихожую вплывала Иштар. Поразительно, как она могла почувствовать присутствие Нормана – еще минуту назад кошка мирно спала в гостиной. В этом было что-то мистическое. На этот раз Иштар не протестовала, когда ее бессовестно засунули в подвал, но взгляд, которым она одарила Эллен, выражал такое презрение, что не всякий человек способен был изобразить.Расположившись на веранде, они с Норманом мирно потягивали шерри. С приближением сумерек бледно-лиловые тени деревьев становились все длиннее, а благоухание роз все ощутимее.– Я так рада, что ты пришел, – сказала Эллен. – По вечерам мне иногда бывает одиноко.– Ты скучаешь по своим близким. Надеюсь, они пишут тебе?– О да. И довольно регулярно – даже мальчишки. Самый старший, Сэм, работает в Бостоне. Артур – в лагере бойскаутов, он у нас спортсмен. А Фил путешествует по Канаде, живет в палатке. Правда, не могу сказать, чтобы его открытки всегда меня радовали. Он любит намекать на какие-то ужасные бедствия и частенько пишет вещи типа: «Я нашел свой бумажник, и в нем даже оставались деньги». Или: «Полицейские здесь – настоящие мерзавцы». Когда я получаю открытку, все, конечно, давно позади, но я целыми часами ломаю голову, что же там в действительности произошло.– А твоя дочка? Она скоро приедет?– Нет, после Европы она хочет еще навестить друзей. Я жду ее только в сентябре – на недельку перед школой.– Похоже, ты на самом деле отрезала пуповину, да?– Возможно, это жестоко, – согласилась Эллен, – но мне ведь тяжелее: я скучаю по всем пятерым, а они – только по мне, если вообще скучают.– Кстати, твои зять... – Норман вертел стакан перед глазами, любуясь заходящим солнцем сквозь густую прозрачную жидкость. – Кажется, я его знаю. Это ведь он пару лет назад опубликовал статью в «Вопросах дипломатии»?– Да. Ну у тебя и память!– Статья того стоила. Пожалуй, единственная из тех, что я читал, где вся эта суета на Ближнем Востоке преподносилась без напыщенности и умничанья.– Джек вечно зарабатывает неприятности из-за собственной прямоты и привычки откровенно высказывать свое мнение. – Эллен улыбнулась воспоминанию. – Его письма такие забавные. Конечно, он достаточно осторожен – никогда не называет имен, но, оставшись без «благодарных слушателей», как он говорит, изливает всю желчь на бумаге. Я постоянно думаю, что должна сжечь некоторые из его посланий.– Побереги их. Когда-нибудь они сделаются ценнейшими историческими документами.– Джек тоже советует мне хранить их, но вовсе не потому, что считает себя значительной исторической личностью. Он уверяет, что после ухода в отставку напишет автобиографию, полную пикантных сплетен. И любит представлять, как его будут навещать красавицы под темными вуалями, готовые на все что угодно, лишь бы он не компрометировал их в своих мемуарах.Норман рассмеялся:– Должно быть, он веселый малый.– Он на самом деле замечательный. У него такое своеобразное чувство юмора, и еще он самый надежный, самый честный, самый... – Заливаясь густым румянцем, Эллен остановилась. – Господи, Норман, зачем ты позволил мне трещать без умолку. Наверное, я надоела тебе.– Вовсе нет. Мне наконец-то представилась возможность понять, как ты жила все эти годы. И если честно, я чувствую себя виноватым. Я должен был предвидеть, как тяжело тебе будет здесь одной, без всякой поддержки близких, когда ты столько лет прожила в тесном семейном кругу.Эллен внимательно посмотрела на него.– Ага, – сказала она. – Все понятно. Ты уже получил свежие новости, так ведь? Ты говорил мне, что следует быть осторожной, но клянусь, Норман, я просто не могла сидеть там и слушать эту... эту...– Не продолжай: я догадываюсь, какое определение ты подыскиваешь. Боже милостивый, да я вовсе не упрекаю тебя. Я не заглядывал в эту так называемую церковь с тех пор, как вырос из коротких штанишек.– Этот священник...– Хэнк Уинклер. Он местный. Я знаю его с первого класса, и он уже тогда был занудой. Скверный тип, но не он создал церковь, скорее наоборот: она создала его.– Откуда она взялась? Я слышала о некоторых странных сектах, но эта что-то новенькое.– Ты на самом деле хочешь это знать? Тогда приготовься к лекции... Как известно, запад Виргинии заселялся, в основном, выходцами из Ирландии, Шотландии и Германии. Немецкие поселенцы, большей частью, были лютеранами, но среди них встречались и представители различных сект: меннонитов, «макателей», «субботников», «моравских братьев» и «отделенцев». В начале восемнадцатого века по Блу-Ридж действительно проходила граница обжитого мира. Постоянных священников здесь не было, а странствующие пастыри забредали сюда не чаще, чем раз в год. И в уединенных деревушках пышно расцветали самые дикие идеи, предоставляя различным шарлатанам полную свободу действий.– Я читала о подобном, – сказала Эллен. – Помнится, был в Европе некий Шмидт, незадачливый зубной врач, провозгласивший себя Божьим посланцем...– Верно. Но большинство жуликов – таких, например, как Карл Рудольф, называвший себя «принцем Вюртембергским» и в промежутках между проповедями соблазнявший крестьянских дочек, – быстро разоблачались и изгонялись с позором. А здесь, похоже, было иначе: мошеннику-самозванцу повезло. В документах имеется упоминание о некоем Джекобе Шнелле, но кроме имени, о нем больше ничего не известно. Конечно же, он не был настоящим священником, хотя, возможно, не был и шарлатаном – просто фанатиком, одержимым болезненными идеями. Религиозные воззрения той эпохи вообще отличались, на современный взгляд, изуверством. Слепая приверженность догмам, нетерпимость и гонения на инакомыслящих были обычным делом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78