– Ну, – спросил номофилакс, обращаясь к Полифону, – что на это может сказать поверенный истца?
– Глубокоуважаемый господин верховный судья, ничего, кроме того, что мной уже сказано. Процесс об ослиной тени – дурная тяжба и, кажется, конца края ему не будет. Истец виновен, ответчик виновен, адвокаты виновны, судья первой инстанции виновен, вся Абдера виновна! Можно подумать, что на всех нас обрушилась какая-то злая сила и с нами происходит что-то неладное. Если уж мы решим и дальше сами себя позорить, то у меня хватит сил произнести речь в защиту права моего клиента на ослиную тень, и она будет длиться с восхода и до заката солнца. Но если, как уже сказано, эту комедию, разыгранную нами, и можно было извинять, пока она оставалась только комедией, то все-таки мне кажется, что никоим образом не следует разыгрывать ее дальше перед таким достопочтенным судом, как высокий суд Абдеры. Во всяком случае, я не имею никаких поручений в отношении этого и, готовый еще раз повторить все, что я требовал от имени сиятельного и весьма достопочтенного архижреца, предоставляю вам теперь решить тяжбу, как подскажут боги.
Судьи испытывали большое замешательство. И трудно сказать, к какому бы средству они в конце концов прибегли, чтобы выйти из дела с честью, если бы за них не вступился Случай, бывший всегда великим гением-покровителем абдеритов, и не закончил бы эту мещанскую драму такой развязкой, которую еще за минуту до этого никто не предвидел и не мог предвидеть.
Глава шестнадцатая
Неожиданная развязка всей комедии и восстановление спокойствия в Абдере
Осел, с тех пор как его тень (по выражению архонта Онолая) вызвала такое странное затмение в мозгах абдеритов, был отведен до исхода дела в городскую конюшню и все это время содержался там на скудном пайке.
В это утро конюхам республики, знавшим, что сегодня должна разрешиться тяжба, вдруг пришла в голову мысль: а ведь осел, играющий главную роль в деле, также должен присутствовать на суде. Итак, они его почистили скребницей, украсили венками цветов и лентами, и под ликующие крики бесчисленных уличных мальчишек, бежавших за ним следом, торжественно повели на площадь.
Случаю было угодно, чтобы они дошли до ближайшей улицы, ведущей на площадь, в тот момент, когда Полифон только что закончил свою последнюю речь, бедные судьи совершенно растерялись, а народ, напротив, находился в состоянии какого-то неопределенного недовольства, вызванного страхом перед архижрецом и впечатлением от удара, нанесенного ему речью сикофанта Физигната.
Шум, поднятый уличными мальчишками вокруг осла, привлек всеобщее внимание. Все были озадачены и толпами устремились туда.
– А, – вскричал кто-то из толпы, – вот идет и сам осел!
– Он поможет судьям вынести приговор, – заметил другой.
– Проклятый осел, – воскликнул третий, – он всех нас погубил! Пусть бы его сожрали волки, прежде чем он навязал нам эту безбожную тяжбу!
– Эй, – закричал один медник, бывший всегда ревностной «тенью», – кто смелый абдерит, нападай на осла! Мы с ним расквитаемся! И чтоб ни одного волоска не осталось на его шелудивом хвосте!
В одно мгновение вся толпа ринулась на осла, и не прошло минуты, как он был растерзан на тысячу кусков. Каждый жаждал заполучить хоть частичку от него. Люди рвали, били, дергали, царапали, сдирали кожу и щипали его с невероятным ожесточением. У некоторых свирепость доходила до того, что они тут же пожирали свою кровавую добычу. Большинство же побежало со своими трофеями домой. И так как за каждым из них устремлялась толпа, пытавшаяся отнять добычу, то через несколько минут городская площадь стала пустой, как в полночь.
Четыреста членов совета в первый момент, не поняв причины этого смятения, настолько перестали соображать, что и сами не зная, что делают, вытащили кинжалы, спрятанные у них под мантиями, и уставились друг на друга с величайшим недоумением, потому что внезапно в руках у всех, начиная от номофилакса и до последнего заседателя, засверкало обнаженное оружие. Но увидев и поняв, наконец, в чем дело, они быстро спрятали свои клинки и разразились, подобно богам в первой книге «Илиады», неудержимым хохотом.
– Благодарение небу, – смеясь, воскликнул номофилакс, после того как достопочтенные господа пришли в себя. – При всей нашей мудрости мы не могли бы найти более достойного исхода этому делу. Зачем же мы собирались еще так долго ломать себе голову? Осел, невинный повод этой несносной тяжбы, стал, как обычно случается, жертвой ее. Народ выместил на нем свою злобу и все теперь зависит только от нашего хорошего решения. И тогда сей день, который, кажется, готов был закончиться печально, может стать днем радости и восстановления всеобщего спокойствия. И поскольку осел уже более не существует, то к чему спорить о его тени? Итак, я предлагаю: всю ослиную тяжбу официально считать совершенно законченной. Обе стороны обязать к вечному молчанию, возместив все их расходы и убытки из государственной казны. А бедному ослу соорудить на государственный счет памятник, который бы всегда служил напоминанием нам и нашим потомкам, как легко может погибнуть великая и цветущая республика даже из-за тени осла.
Все одобрили предложение номофилакса как самый разумный и справедливый выход при таком положении дел. Обе партии могли быть вполне им довольны, ибо республика еще сравнительно дешево заплатила за свое спокойствие и за то, что избавилась от большого позора и несчастия. Итак, четыреста членов совета единодушно приняли окончательное решение, хотя склонить к нему цехового старшину Пфрима стоило некоторого труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115