Таким образом, все население страны -- ее комменсалы.
Именно в отсутствии различий между общим и специальным значениями этого
слова, в использовании его как для обозначения целого, так и части, как
правящей верхушки, так и отдельных граждан государства, в этой его
неопределенности и кроется самая суть этого понятия.
В конце концов адекватность моих документов, как и моей личности, была
подтверждена, и в Часу Четвертом я наконец -- впервые с раннего утра --
поел; мне была подана каша из местной пшеницы и ломтики холодного хлебного
яблока. При всем невероятном количестве чиновников Сиувенсин оказался
маленькой простенькой деревушкой, погруженной в глубокую сельскую дремоту.
Дом для приезжих вряд ли соответствовал своему многообещающему названию. В
его столовой помещался всего один стол и пять стульев, даже камина там не
было, а еду приносили из деревенской харчевни. Вторая из имеющихся в Доме
для приезжих комната была отведена под спальню: шесть кроватей, толстый слой
пыли, плесень на стенах. Комната оказалась в полном моем распоряжении. По
всей видимости, все в Сиувенсине сразу же после ужина ложились спать, так
что я тоже улегся и уснул, слушая ту оглушительную сельскую тишину, от
которой с непривычки звенит в ушах. Проспал я примерно час и проснулся от
сдавившего сердце кошмара: в моем сне рвались снаряды, захватчики топтали
чужие земли, кого-то без конца убивали, горели дома и стога в полях(
Сон был ужасен; в какой-то момент мне приснилось, что я бегу вниз по
какой-то темной улице в толпе странных безликих существ, а дома у меня за
спиной взлетают в воздух, и языки пламени пляшут, пожирая обломки, а дети
кричат и плачут от страха.
(Кончилось все это тем, что я среди ночи вышел подышать свежим воздухом
прямо в чем был и оказался посреди покрытого сухим жнивьем поля. Передо мной
чернела какая-то ограда. Половинка луны дурацкого рыжего цвета и несколько
звезд выглядывали из-под низко, над самой головой, несущихся облаков. Ветер
был пронизывающе ледяным. Рядом со мной возвышался какой-то большой амбар,
наверное зернохранилище, а чуть подальше я увидел разлетающиеся на ветру
снопы искр.
Я был без теплых штанов и босиком, в одной лишь рубахе, без хайэба (или
куртки), однако свой неизменный дорожный тючок я прихватил с собой: там была
не только одежда, но и оставшиеся рубины, деньги, документы, мои записи и
ансибль. Тючок этот я использовал как подушку во время своего путешествия.
По всей вероятности, я и во сне цеплялся за него. Я вытащил оттуда башмаки,
штаны, подбитый мехом зимний хайэб и оделся прямо среди холодной темной
тишины деревенского поля. Огоньки Сиувенсина мерцали где-то в километре у
меня за спиной. Потом я потихоньку побрел в поисках дороги и скоро вышел на
нее. По дороге шли люди. Все они, похоже, были беженцы, как, впрочем, и я,
но они по крайней мере знали, куда идут. Я пошел за ними, поскольку не знал,
куда мне податься. От Сиувенсина стоило явно держаться подальше: я
догадался, что на него напали ночью бандиты из кархайдского селения Пасерер
с другого берега реки Эй.
Бандиты подожгли несколько домов и быстро убрались; сражения никакого
не было. Вдруг на бредущих по дороге людей упал яркий свет от зажженных фар,
и, скорчившись у обочины, мы увидели штук двадцать грузовиков, на полной
скорости мчащихся к Сиувенсину. Раз двадцать вспыхнули и пропали фары,
прошипели шины, и мы снова оказались в тишине и темноте.
Вскоре мы добрались до фермы, где нас остановили и допросили. Я
попытался пристроиться к той группе людей, с которой шел по дороге, но мне
не повезло; им, впрочем, тоже не повезло, за исключением тех, кто прихватил
с собой документы. Люди без документов -- а я к тому же еще и иностранец без
паспорта! -- были отрезаны от общего стада и на ночь помещены в склад --
просторный каменный полуподвал без окон, с единственной дверью, которая
запиралась снаружи. То и дело дверь отпирали и вводили очередного беженца в
сопровождении местного полицейского, вооруженного акустическим ружьем. При
закрытой двери внутри было совершенно темно -- ни малейшего лучика света. В
столь непроглядной тьме перед глазами обычно начинают вспыхивать снопы искр
и плавать огненные круги. Воздух был холодный и густо пропитанный запахом
пыли и зерна. Ни у кого даже фонарика с собой не было; всех этих людей среди
ночи вышвырнули из собственных постелей; двое из них оказались совершенно
голыми, по дороге люди дали им какие-то одеяла, чтобы прикрыть наготу.
Своего у них не было ничего. Но самое ценное из их имущества, оставшегося
неизвестно где, -- это, разумеется, документы. В Оргорейне лучше остаться
совсем голым, чем лишиться документов.
Все сидели порознь в обширном, пыльном, слепяще темном помещении. Порой
кто-то шептал два-три слова ближайшему соседу, и снова все смолкало. В этой
оргорейнской темнице не было и намека на то чувство солидарности, какое
бывает обычно у всех заключенных. Никто ни разу не пожаловался.
Слева от себя я услышал шепот:
-- Я видел его на улице, возле моей двери. Ему оторвало голову.
-- Да, они пользуются старинными винтовками, что стреляют кусочками
свинца. Как бандиты!
-- Тиена говорит, что они не из самого Пасерера, а из княжества Оворд и
что их привезли к реке на вездеходе.
-- Но ведь между Овордом и Сиувенсином нет вражды(
Они ничего не понимали; они ни на что не жаловались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111