Теперь мы должны еще нести и ночной дозор. Если ты нечто делаешь с девушкой, то это скрашивает серые ночные часы.
Светлана словно приклеилась ко мне и чувствует меня частью себя. Она приходит в ужас, когда я иногда говорю, что ей пора отсюда уезжать, уходить, поскольку мы ежедневно подвергаемся смертельному риску. Кажется, благодаря этому риску она и испытывает острые ощущения, которые никогда не имела от мужчин в цивильной жизни. Она преобразилась даже внешне, похорошела, сдружилась с девушками, которым тоже, как и нам, пока некуда уходить.
Наконец, Андрия Зеренкович получает приказ не пропускать бронетехнику противника по дороге через мост, а при случае разрушить мост вообще. Нам дают два стареньких РПГ, два ящика гранат к ним и рацию, по которой мы должны корректировать огонь миномета с прежних сербских позиций. Правда, миномет спрятан в лесу, поскольку, согласно решению ООН, тяжелое вооружение должно быть отведено от города.
…Я лежу за сосной на склоне горы, над дорогой, ведущей к мосту, и смотрю, как светает. Я всегда любил это время, но сейчас недолюбливаю. В это Время мы обычно занимаемся со Светланой тем, чем занимаются зрелые мужчина и женщина. И теперь мне неприятно следить за рассветом, чувствовать, будто и внутри у меня все наполняется серой мглой, словно и я участвовал в медленном редении тьмы, которая предшествует солнечному восходу, когда предметы становятся черными, а пространство между ними – светлым. Сквозь легкий туман, который ползет с реки, я вижу внизу каменную арку моста, легко и возвышенно перекинувшегося через провал, и броневики, обложенные мешками с песком.
Я вижу часового, голова которого в стальном шлеме изредка высовывается из-за мешков. Часового можно подловить и всадить ему в шею пулю, но тогда нарушится весь наш план.
Я смотрю на часы и думаю: интересно, скоро ли поползут? Если сразу бить по часовым, то нас разнесут в щепки и кусочки из крупнокалиберного пулемета. А вдруг боснийцы не решатся наступать по мосту и пойдут в другом направлении? Зеренкович сказал, что это возможно. Если же боснийцы двинут танки по этой дороге, а их люди полезут широким фронтом через реку, то мы просто-напросто побежим. Правда, минное поле на берегу никто не снимал, значит, такой вариант маловероятен.
Что толку тревожиться?
Я увидел, как два боснийца в бронежилетах и касках, с автоматами за спиной вышли из-за поворота дороги и направились к мосту. Вот они идут по мосту медленным, тяжелым шагом. Осмелели. Чувствуют, что так называемое мировое сообщество осуждает сербов за этнические чистки и поэтому ведут себя нагло. Крови они пустили не меньше, чем сербы. А может, еще и больше. Посреди моста они остановились и посмотрели на разрушенные перила. Один сплюнул в реку. Солдаты скрылись за мешками с песком. Оттуда вьется дым от сигарет.
Неожиданно я услыхал гулкое буханье и глухие разрывы артиллерийских снарядов. Неужели боснийская бронетехника пошла другим путем? Тогда можно и поохотиться. Я откладываю тяжелый гранатомет в сторону и беру в руки снайперскую винтовку, мокрую от росы. Часовые вышли из-за мешков и прислушиваются. Ствол крупнокалиберного пулемета зашевелился и начал хищно рыскать по горам.
Туман совсем рассеялся, и я отлично могу разглядывать человека, стоящего посреди дороги. Он поднял голову вверх и прислушивается к звукам взрывов.
Позади я слышу шорох. Андрия Зеренкович пробирается ко мне.
– Сейчас и ударим, – говорит Зеренкович. – Очень удобный момент. Бей вон по тому человеку из гранатомета, перезаряжай и сразу стреляй по крупнокалиберному пулемету. Мы начнем первыми…
Я прицеливаюсь гранатометом в стоящего на мосту противника и жду выстрела с позиции Зеренковича. Я никогда еще не стрелял в человека из гранатомета. Что станет с одетым в бронежилет человеком, когда по нему влупить из гранатомета?
Громоподобный выстрел потрясает окрестности. Это РПГ Зеренковича. Человек на мосту пригнулся и растерянно осматривается. Я хладнокровно нажимаю на спусковой крючок гранатомета. Оглушительный выстрел… Граната с шипением уходит к мосту. Огонек ее попадает прямо в цель. Взрыв! На месте человека остаются бесформенные куски. Быстро перезаряжаю гранатомет и прицеливаюсь поверх мешков с песков в броневик, откуда после выстрела Зеренковича идет дым. Выстрел! Слепящее пятнышко гранаты уходит к цели, раздается еще один взрыв. И тут неожиданно из города бьет орудие. Снаряд ударяет левее меня и в клочья разносит дерево. Осколки крошат ветки. Снова выстрел, и теперь снаряд разрывается уже ближе, и я тщетно пытаюсь спрятаться у корней сосны. Взрыв! Меня отшвыривает вместе с корнями, на которых повисают куски дерна.
Я оглох, перед глазами плавают оранжевые круги. Я ничего не слышу и ничего не чувствую. Мне все безразлично. Вижу перед собой размахивающего руками Андрия Зеренковича, Федора Чегодаева, который тащит рюкзак со снаряженными гранатами, и смеющегося Марко Даиджича. Вот уж весельчак! Я все понимаю, что мне показывают руками – пора уходить, но не понимаю, почему молодой Даиджич смеется. Меня тянут за одежду, волокут за шиворот, я упираюсь, пытаясь вернуться и забрать свою снайперскую винтовку. Ее нигде нет. Наконец, звон в ушах уменьшается, я немного начинаю слышать и различать голоса и тогда вижу в руках Даиджича мое оружие. Винтовочный ствол согнут взрывом снаряда в дугу. Меня ведут за руку в глубь леса. Я контужен, у меня болит порезанная нога, мою винтовку разбил снаряд.
Мы попадаем на позицию минометчиков. Сербы забрасывают мины в ствол миномета и затыкают уши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183