Вотъ еще одна – болъе щекотливаго характера; будемъ говорить о ней осторожно, обиняками. Она находится въ связи съ такъ называемымъ распадомъ быта, разрушетемъ устоевъ, ослаблениемъ семейнаго начала и другими подобными болезнями въка. Началось это задолго до войны; кто говоритъ – десятки лътъ тому назадъ, а кто – сотни (я говорю: тысячи). Но эта война, съ ея неожиданными особенностями, страшно ускорила процессъ. Разложеме «началъ» шло себъ медленно, открашивались крошки, отслаивались чешуйки, но не больше. Война сразу вылила въ мировой котелъ громадное ведро какой то страшно ъдкой кислоты. Давно уже людямъ такъ наглядно не показывали, что «все можно», что принципы, договоры, объщания, прогрессъ, традиции, свобода, гуманность, – все это труха, шелуха и чепуха. Все можно: можно топить женшинъ и дътей, сжигать людей живьемъ, выкуривать ихъ какъ гадюкъ изъ разсълины, выгонять сотни тысячъ народу на большую дорогу и гнать ихъ голодными чортъ знаетъ куда, въшать и бить, и насиловать. Это все уроки, это все заучивается наизусть и перерождаетъ совъсть человеческую. Но такое перерождеше всегда идетъ въ ту сторону, которую мы назвали мажорной. Большая чума всегда порождаетъ пиръ во время чумы. Въ Италии, въ безпокойный въкъ, когда на каждомъ шагу можно было получить ударъ ножомъ въ спину, мудрый государь написалъ безсмертныя слова: «Кто хочетъ веселиться, веселись, – что будетъ завтра, неведомо». Эта простая аргументация дъйствуетъ на людей непобъдимо, особенно когда ее намъ подсказываютъ не слова, а факты.
Вотъ разсказъ одного господина: онъ – подданный нейтральной державы, живетъ по дъламъ въ одной изъ воюющихъ державъ, сюда наъзжаетъ ръдко; ему нетъ 40 лътъ, онъ высокъ и одъвается элегантно. Онъ разсказалъ мнъ это въ одинъ изъ наездовъ сюда. Я передаю, конечно, своими словами. Въ томъ городъ, гдъ онъ живетъ по дъламъ, у него есть много друзей. Одинъ изъ нихъ – человъкъ немолодой, котораго только недавно призвали на войну. У него жена лътъ 32-хъ и дети. Уъзжая, онъ сказалъ моему знакомому: «Я ихъ оставляю подъ твоей защитой». Мой знакомый – порядочный человъкъ; онъ отнесся къ дълу честно, бывалъ въ домъ два раза въ недълю и оказывалъ г-жъ X. всякия услуги. Почти всегда онъ засиживался у нея долго, потому что она – женщина интересная и изящная, и они бесъдовали о разныхъ разностяхъ, между прочимъ иногда о войнъ и объ ея мужъ. Какъ Паоло и Франческа до той роковой страницы, они «были одни и ничего не опасались», – въ томъ числъ и самихъ себя. Мой знакомый – порядочный человъкъ и въренъ своимъ друзьямъ; г-жа X. выше всякихъ подозръний. Но они подружились. Они уже знали другъ о другъ всъ мелочи жизни и понимали другъ друга съ полуслова. Она разсказала ему свою молодость и биографию своего сердца до выхода замужъ; бюграфия ея сердца на этомъ остановилась. Биография его сердца была много длиннъе и имъла также страницы, совсъмъ недавно исписанныя. Все это они читали вмъстъ. Читать вмъстъ небезопасно. Франческа говоритъ: «Много разъ это чтение заставляло наши взоры встречаться и лица наши блъднъть». Но все это было въ порядкъ. Мой знакомый – порядочный человъкъ, и г-жа X. тоже; дружба съ такимъ ароматомъ чего то большаго, чъмъ дружба, все таки можетъ остаться хорошей дружбой, если онъ и она – благородные люди.
Все было въ порядкъ, пока вдругъ не подвернулась роковая страница. Кто ее написалъ, мы никогда не узнаемъ; этотъ таинственный авторъ, закутанный какъ чучело, въ выпуклыхъ очкахъ, пролетълъ въ ту ночь высоко-высоко надъ домами и швырнулъ внизъ четыре тяжелыя жестянки. Первая разорвалась въ ста шагахъ отъ дома; впечатлъше было, какъ будто она взорвалась въ сосъдней комнатъ, и сейчасъ все рухнетъ, – потолокъ, стъны, домъ, весь миръ. Г-жа X. даже не вскрикнула: она поднялась и быстро пошла въ комнату дътей. Второй взрывъ прозвучалъ дальше, третий еще дальше, четвертый едва донесся; но еще долго послъ того продолжалась суматоха на улицъ и въ домъ, звучали шаги, голоса, и дъти хныкали и не засыпали. Уже было поздно, когда они опять сидъли въ гостиной. Онъ спросилъ: мнъ пора? Она его удержала разсъяннымъ жестомъ, какъ будто хотъла сказать: что мнъ до приличй, когда миръ вотъ такой. Въ вознъ съ дътьми распустились ея косы; она стала было обвертывать яхъ вокругъ головы, но бросила, и повторила тотъ жестъ: зачъмъ это, разъ миръ такой? Мой знакомый говоритъ, что у нея хорошия косы, и что блъдность отъ волнешя къ ней очень шла. И онъ почувствовалъ въ атмосфера. что то новое. Мой знакомый – плохой психологъ, и не могь бы точно определить, что это было. Но онъ смутно чувствовалъ, что теперь на свъте все какъ-то стало сразу проще. Тысячи вещей стали неважными и ненужными. Зачъмъ эта люстра на потолке, если черезъ минуту, можетъ быть, и потолка не останется? Къ чему прическа, къ чему все правила жизни и морали, къ чему весь этотъ сложный хламъ традиций, если можно бросать бомбы съ неба? Разъ можно, – тогда все можно. Вотъ выгоръла одна изъ лампочекъ, въ гостиной стало полутемно; можно зажечь другую, но зачъмъ? Это прежде нельзя было вдвоемъ сидъть въ потемкахъ, а теперь все можно. Г-жа X. заговорила такъ тихо, что онъ долженъ былъ състь ближе, и она не отодвинулась. Голосъ у нея былъ новый; онъ волновалъ ихъ обоихъ. Мой знакомый чувствовалъ, что теперь можно взять ее за руку, – она оставить руку въ его рукъ. Мой знакомый… мой знакомый – порядочный человъкъ, онъ попрощался и ушелъ.
Я передалъ это, какъ уже сказано, своими словами, и довольно далеко отъ подлинника; въ особенности боюсь, что конецъ я измъннлъ до неузнаваемости. Мне нужна была только иллюстращя къ разсуждению о томъ, какъ большая чума подстре-каетъ людей пировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46