Лейтенант его ждал.
– Распишитесь, товарищ Воронов, – сказал он, раскрывая толстую тетрадь.
– Здесь и вот здесь…
Достав из сейфа две небольшие белые карточки, лейтенант протянул их Воронову.
– Держите, – сказал он. – Месторасположение знаете?
– Подполковник объяснил.
– Тогда следуйте. Это недалеко.
– Генерал Карпов сказал, чтобы я зашел к нему.
– Второй этаж, третья дверь направо.
Выйдя в маленькую переднюю, Воронов поставил на пол чемодан и стал рассматривать свои новые документы.
Обе карточки размером напоминали пропуск, который Воронов в свое время получил в Информбюро на парад Победы. На одной из карточек значилось: «ПРОПУСК НА ОБЪЕКТ». В верхнем левом углу перекрещивались древки трех изображенных в цвете флажков – советского, американского и английского. Далее следовали имя, отчество и фамилия Воронова – русскими и латинскими буквами.
На другой карточке после слова «ПРОПУСК» и строки «Воронов Михаил Владимирович» было напечатано:
«Нарком внутренних дел СССР Круглов».
Воронов вспомнил, что на вопрос шофера, куда ехать, генерал скомандовал: «На объект!»
«Сейчас выясним, что это за „объект“, – подумал Воронов и поднялся по лестнице на второй этаж.
В небольшом кабинете генерала Карпова на столе стояли два телефона – полевой и городской. На стене висела большая карта Германии. Воронов обратил внимание, что она заштрихована в разные цвета. На противоположной стене виднелись следы от картин, снятых, видимо, совсем недавно.
– Ну как? Самоопределился? – встретил Воронова генерал.
– Как будто, – ответил Воронов, протягивая Карпову только что полученные белые карточки.
Генерал посмотрел на них и удовлетворенно сказал:
– Ну вот, теперь ты, как говорится, вполне допущенный.
– Куда, Василий Степанович? – воскликнул Воронов. – В жизни не был в таком нелепом положении, – горячо продолжал он. – В Москве спрашиваю: каково мое задание? Говорят – будете писать о Контрольном совете, о сотрудничестве с союзниками. Спрашиваю: почему я значусь фотокорреспондентом? Отвечают: так надо. Спрашиваю: почему Потсдам? Говорят: на месте разберетесь. А здесь и вовсе ничего не пойму. Со мной держатся так, будто я все знаю и нужно только уточнить некоторые детали. А мне, честно говоря, стыдно сознаться, что я ничего толком не знаю. Все вокруг темнят. Даже вы, Василий Степанович, и то все время чего-то не договариваете. Ведь верно?
Несколько мгновений Карпов молчал.
– Садись, – сказал он, указывая на один из двух старинных стульев с высокими резными спинками, стоявших возле его письменного стола. – Вот что, – сухо и коротко, словно диктуя приказ, начал Карпов. – В Потсдаме скоро откроется конференция руководителей трех великих держав: Советского Союза, Соединенных Штатов и Великобритании.
Он умолк. Воронов тоже сидел молча, пораженный тем что сейчас услышал.

…Конечно, столь опытный военный журналист, каким был Воронов, не мог не задумываться над тем, что есть некая связь между его командировкой в Германию и предстоящей конференцией «Большой тройки». Однако уже разговор с начальником Совинформбюро, то добродушный как бы ни к чему не обязывающий, то настойчивый и строгий, создал впечатление, что Лозовский чего-то не договаривал.
Если Воронов и предполагал, что ему поручают нечто связанное с будущей конференцией, то это смутное предположение не выдерживало проверки элементарной логикой. Почему главы государств поедут в Берлин, превращенный в гигантскую груду развалин? Где они будут жить? По каким дорогам передвигаться? Ведь не случайно же для двух предыдущих встреч были выбраны далекий от полей сражений Тегеран и тихий, безмятежный уголок – Ялта?
Правда, в командировочном предписании Воронова значился еще и Потсдам. Но это слово являлось для Воронова совершенно отвлеченным понятием. Выезжая из Москвы, он был уверен, что в Потсдаме находится теперь тот штаб или политорган, с которым ему придется согласовывать свою работу в Берлине. Конференция же, если она и произойдет именно в эти дни, соберется в одной из не тронутых авиацией и артиллерией европейских столиц, в Париже например.
Слова, произнесенные Карповым четко и ясно, без всяких предисловий и оговорок, оглушили Воронова. Мысли его мгновенно вернулись назад, в Москву. Все, что казалось ему странным и непонятным в кабинете Лозовского и по дороге в Берлин, внезапно приобрело предельную, как бы режущую глаза ясность.
«Неужели я был так глуп, что ничего тогда не понял?» – мысленно спрашивал себя Воронов.

В тот июльский день в коммунальной квартире на Болотной улице, где Воронов жил в одной комнате с отцом, рабочим-мастером на Электрозаводе, зазвонил настенный, установленный в общем коридоре телефон. Воронову сообщили, что завтра, 11 июля, к десяти часам утра он должен явиться к Лозовскому.
Лозовский был начальником Совинформбюро. Он сменил на этом посту умершего на второй день после окончания войны Щербакова.
Воронов пошел в Совинформбюро пешком. После возвращения в Москву он вообще пользовался городским транспортом только при крайней необходимости. Прогулка по московским улицам сама по себе стала для него праздником…
У входа в гостиницу «Новомосковская» толпились иностранцы – американцы, англичане и французы в военной форме. Молоденькая девушка, очевидно гид, что-то щебетала по-английски. Воронов пересек мост и вышел на Красную площадь.
Отсюда до Леонтьевского переулка, где находилось Совинформбюро, было минут пятнадцать – двадцать ходьбы. Стрелки часов на Спасской башне показывали только четверть десятого, так что Воронов мог не торопиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119