Будь моя воля, я бы повышвыривал их всех к черту. Ненавижу спекулянтов.— Ну да! Как служба безопасности?Хоук пожал плечами:— Их много, но ты ведь сам понимаешь. Нельзя ни разу не ошибиться, пропуская через себя по семьдесят-восемьдесят тысяч человек ежедневно три раза на дню. Их довольно много, но, вознамерившись выкинуть какую-нибудь штуку, я бы без труда провернул бы задуманное. Не напрягаясь.— И унес бы ноги?— Конечно. Причем, без особых усилий. Это огромный город. Тысячи людей.— Ну что ж. Завтра посмотрим, у меня есть билеты, и нам не придется общаться со спекулянтами.— Годится, — обрадовался Хоук.— Ненавижу коррупцию, в каких бы видах она ни проявлялась. А ты, Хоук?— А я борюсь с ней всю жизнь, босс. — Хоук отпил еще немного шампанского. Как только опустевший стакан коснулся стола, Кэти тут же наполнила его. Она сидела так близко, что ее бедро касалось ноги Хоука, и неотрывно наблюдала за ним.Я выпил еще пива.— Тебе нравятся соревнования, Кэт?Она кивнула, даже не взглянув в мою сторону.Хоук ухмыльнулся.— Она тебя не любит, — пояснил он. — Говорит, ты не настоящий мужчина. Мол, ты слабый, слишком мягкий и нам следует бросить тебя. Кажется, она считает тебя дегенератом.— Везет мне с девками, — бросил я.Кэти покраснела, но ничего не сказала. Только посмотрела на Хоука.— Я пояснил, что она слишком тороплива в своих суждениях.— И она тебе поверила?— Нет.— Ты, кроме выпивки, купил что-нибудь к ужину?— Нет, приятель. Помнится, ты говорил мне про какой-то ресторанчик под названием «Бакко». По-моему, ты не прочь вывести нас с Кэти в люди и доказать ей, что ты не дегенерат. Угости ее хорошим ужином, да и меня заодно.— О'кей, — согласился я. — Только приму душ.— Посмотри-ка, Кэт, — заметил Хоук. — Он у нас чистюля.«Бакко» располагался на втором этаже старинного монреальского здания недалеко от Виктория-сквер. Кухня считалась французской, и здесь подавали лучшие во всей Канаде паштеты, из тех, что я пробовал. Кроме того, «Бакко» славился прекрасным французским хлебом и, конечно же, элем «Лабатт-50». Хоук и я прекрасно провели время. Мне подумалось, что для Кэти такого понятия не существует. И не существовало. Когда мы ужинали, она была вялой и вежливо тихой. Она купила простые брюки с жилетом и длинным жакетом, ее прямые волосы были аккуратно причесаны, и "на хорошо выглядела.Старый Монреаль как бы встряхнулся и ожил с Олимпиадой. На площади на открытом воздухе шли концерты. Молодежь пила пиво и вино, курила и наслаждалась рок-музыкой.Мы уселись во взятую напрокат машину и отправились в наше временное жилище. Хоук и Кэт поднялись в комнату, которая стала их общей спальней. Я посидел еще немного внизу, допил пиво и посмотрел вечерние соревнования по борьбе и тяжелой атлетике. В чужом доме, в одиночестве, перед стареньким телевизором с нелепым экраном.В девять я отправился спать. Один. Я не выспался предыдущей ночью и чувствовал усталость. Ведь я уже человек средних лет. Не мальчик. Я чувствовал, как я одинок. И свое одиночество я ощущал до девяти пятнадцати. Глава 26 На олимпийский стадион мы поехали на метро. Раньше об этом виде транспорта я думал много хуже. Если то, чем я иногда пользовался в Бостоне, и называлось метро, то в Монреале это было совсем другое. Станции сияли безупречной чистотой, в поездах было тихо, сервис — выше всяких похвал. Хоук и я образовали некое пространство, куда с трудом проскользнула Кэти. Людей набилось множество. Мы пересели на Берри-Монтини и вышли у Вийо.Будучи умудренным жизненным опытом, хладнокровным, ничему не удивляющимся, вполне сформировавшимся человеком, я не был поражен огромным комплексом, выросшим вокруг Олимпийского стадиона. Так же, как не был поражен настоящими, разворачивающимися вокруг меня действиями реальной Олимпиады. Чувство волнения, которое росло внутри меня, я скорее отнес бы к чувству охотника, приближающегося к добыче. Прямо перед нами раскинулись павильоны с едой и разнообразными товарами. За ними располагался спортивный центр «Мезонев», по правую руку — арена имени Мориса Ричарда, слева — велодром, а еще дальше вырисовывался, наподобие Колизея, серый, не вполне законченный монументальный стадион. От него исходило настроение всеобщей бодрости. Мы начали подниматься к стадиону по широкой извивающейся дороге. Я втянул живот.— Кэти как-то заметила, что Закари просто костолом, — сказал Хоук.— Он что, такой здоровый?Хоук обратился к Кэти с моим же вопросом.— Очень крупный, — подтвердила она.— Больше меня, — уточнил я, — или больше Хоука?— Да, больше. Настоящий шкаф.— Я вешу под девяносто килограммов, — заметил я. — А он тогда сколько может весить?— Килограммов сто двадцать. Я слышала, как он говорил об этом Паулю.Я взглянул на Хоука:— Слышал? Сто двадцать.— Но у него рост всего два метра, — напомнил Хоук.— Тогда он твой, — размышлял я.— Возможно, он ничей, — ответил Хоук.— Он толстый, Кэти? — с надеждой спросил я.— Нет, не очень. Когда-то был тяжелоатлетом.— Мы с Хоуком тоже баловались штангой.— Нет, я имею в виду, что он был настоящим штангистом, чемпионом чего-то там, как русские.— Он что, и выглядит, как эти русские?— Да, вроде того. Пауль и Закари любили смотреть их по телевизору. Такой жир, как у них, обозначает силу.— Тогда его легко заметить.— Здесь сложнее, чем в других местах, — высказался Хоук.— Надо быть осторожным и не схватить случайно Алексеева или еще кого-нибудь.— Эта туша тоже намеревается освободить Африку?— Конечно... Уж он-то ненавидит черных больше, чем кто бы то ни было.— Замечательно, — сказал я. — У тебя есть о чем с ним поспорить, Хоук.— У меня под пиджаком имеется довольно веский аргумент для спора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54