Я не знала, что вы в Калифорнии.
Я стоял, как дурак, с тростью в руках. Старая сука, казалось, забыла обо мне, хотя я был совсем рядом, готовый в любую минуту подхватить ее трясущуюся бренную оболочку, если она споткнется или грохнется наземь. Наконец, заметив, что леди Эстенброк бросает на меня явно недоуменные взгляды, она слегка шевельнула проржавевшими суставами и легким движением, почти незаметным, дала мне понять, что я не забыт.
— Леди Эстенброк, позвольте представить вам мистера… Прошу прощения, не скажете ли вы еще раз, как вас зовут?
— А я и не говорил вам, — бесцветно ответил я. И выдержав приличествующую паузу, добавил:
— Химмельвейс… Август Химмельвейс.
Леди Эстенброк скривилась, заслышав это жуткое тевтонское имя. Она протянула мне два ледяных пальца, которые я радостно стиснул в непристойно крепком и бодром пожатии. Но не моя экспансивность обеспокоила леди Эстенброк, а та дерзость, с которой мои глаза изучали три вишенки, свисавшие с ее немыслимой шляпки. Только безумная из высшего английского общества могла напялить на себя такое. Она была похожа на даму с портрета подвыпившего Гейнсборо, последние мазки на котором сделал Марк Шагал. Для пущего присутствия имперского духа не хватало лишь букетика спаржи, воткнутого между обвисших пустых грудей. Ее грудь! Мои глаза машинально блуждали по тому месту, где должна быть грудь. Я подозревал, что в последний момент она подложила туда немного эксельсиора (амер. — мягкая упаковочная стружка), возможно, тогда, когда выжимала последнюю каплю духов из пульверизатора. Готов ручаться, она ни разу в жизни никогда не видела своих гениталий. Омерзительное, должно быть, зрелище. Всегда было омерзительным… Если бы не приходилось иногда писать, то про них вообще можно было бы забыть…
— Леди Эстенброк — автор книг о Уинни Уимпл, — поторопилась сообщить пасаденовская рептилия. Я понимал, что меня просто хотели ввести в курс дела, так сказать, au courant, но мне было абсолютно начхать, что из себя представляет эта дама, будь она известной писательницей или чемпионом по крокету. Я равнодушно и спокойно ответил:
— Прошу прощения, но я первый раз в жизни слышу о Уинни Уимпл.
Это прозвучало как гром среди ясного неба.
— Позвольте, мистер…
— Химмельвейс, — пробубнил я.
— Позвольте, мистер Химмельвейс, не хотите же вы сказать, что никогда не слышали о Уинни Уимпл. Этого не может быть, все читали про Уинни Уимпл. Где же вы были все это время? Вы что, с луны свалились? Дорогуша, это неслыханно!
Леди Эстенброк снисходительно произнесла:
— Мистер Химмельвейс вероятно читает Томаса Манна, Кроче, Унамуно. Ничего обидного в этом нет. Я ведь сама пишу лишь для того, чтобы не умереть от скуки. И вряд ли когда-нибудь удосужусь прочитать свою писанину. Это же примитив.
— Что вы, дорогая леди Эстенброк, как вы можете говорить такие вещи! Ваши книги восхитительны! Я перечитываю каждую из них по нескольку раз! Каждую! Какая прихотливость! Столько очарования! Не представляю, что бы мы делали без вашей Уинни Уимпл, я серьезно. Барон Хафнейджел! Я должна поздороваться с ним! Прошу прощения, леди Эстенброк!
Она заковыляла в другой конец комнаты, истошно вереща:
— Барон Хафнейджел! Барон Хафнейджел! Леди Эстенброк с осторожностью, словно у нее была хрустальная задница, опустилась на софу. Я предложил ей чаю с пирожными, но она не слышала меня. Стеклянными глазами она уставилась на стоящую на столике фотографию страстной, полураздетой блондинки. Я слегка отодвинулся и тут же уперся в округлые прелести увядающей актрисы. Я хотел было извиниться, но услышал сухой надтреснутый смешок, напоминавший хруст слюды.
— Это всего лишь я… Не стоит извинений, — прожурчала она. — Эскимосы, знаете ли, трутся носами… — Очередной короткий взрыв смеха, словно вызванный падением с лестницы Галли Курчи. Дальше последовало неизбежное:
— Я — Двенадцатое Ноября, а вы?
— Двадцать Шестое Декабря, — ответил я. — Самый настоящий козел с парой рогов.
— Как мило! А я не знаю, кто я, то ли змея, то ли сороконожка. Во мне есть что-то дьявольское и страшно сексуальное.
Она похотливо прищурила фарфоровые глазки.
— Вам не кажется, — она теснее прижалась ко мне, — что надо найти что-нибудь выпить, а? Я все ждала, что вон тот гусь, — жест в сторону Джеральда, — соизволит поухаживать за мной, но, похоже, не дождусь. А что здесь творится? Намечается скандал, или что? Кстати, меня зовут Пегги. А вас?
Я назвался своим именем.
— Официально меня здесь знают как Химмельвейса. — В моем сознании возник образ подмигивающей лошади.
— Официально, — эхом откликнулась она. — Не понимаю. Официально что?
— Бредятина, полный бред. — Я постучал себя по голове.
— Понятно. Я попала на сборище мудаков. Я сразу так и подумала. Послушайте, а из-за чего сыр-бор? Зачем он их собрал? Хочет вытрясти из них монету? Пусть начнет с меня, я устрою ему небольшой сюрприз.
— Вряд ли он станет приставать к вам. Во всяком случае таким образом. — Снова образ подмигивающей лошади.
— Ах, даже так! Все ясно! — Она холодным взглядом окинула собравшихся. — Выбор невелик. Слепцы' — Она смерила презрительным взглядом, явно желая поддразнить, столпившихся вокруг ведьм.
— А вы чем занимаетесь? — неожиданно поинтересовалась она.
— Чем занимаюсь? Пишу…
— А дальше? В самом деле? А что вы пишете? История? Биология?..
— Непристойные книжки. — Я постарался изобразить на лице смущение.
— В каком смысле непристойные? Непристойные-непристойные или просто неприличные?
— Мне кажется просто неприличные.
— Вроде истории леди Чаттерби или Чаттерсли, как там ее звали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18