Они остались дома и провели довольно унылый вечер. Нийл тревожился:
— Не уволят же меня из банка, а? Что нам тогда делать?
— Не знаю. Мы как-то привыкли считать себя обеспеченными людьми. Может, старый клубмен папа Мортон решит не давать мне больше карманных денег, как ты думаешь?
— Ну, это-то не страшно. Как-нибудь проживем. — Нельзя сказать, чтобы голос его звучал победно.
Столь революционное высказывание заставило ее встрепенуться, и теперь она размышляла вслух:
— Вероятно, в Америке есть немало людей, которые под Новый год всегда боятся, не потеряют ли они в наступающем году работу.
— Да, мой друг, дворник Джон Вулкейп едва ли сейчас прикидывает, есть ли ему смысл продать свои акции «Дженерал моторс» и вложить деньги в недвижимость.
— Ах, пожалуйста, не читай мне мораль и не тычь мне в нос своих высокосознательных друзей! Право же, в том, что ты родился цветным, нет никакой заслуги. Неужели ты не можешь забыть об этом, когда ты со мной? Я-то уж так стараюсь забыть!
— Ты права. Я, наверно, скоро стану таким же фарисеем, как Коринна Брустер.
— А что это за мисс Коринна? Я же понятия не имею обо всех этих людях, с которыми ты, по-видимому, много встречался за последнее время. Нийл, ты очень отдалился от меня. Ах, вот что! — Ее печальный тон сменился резким. — Это не та ли цветная красавица, что вломилась к тебе сюда как-то вечером?
— Нет, то была другая. Я, видишь ли, пользуюсь успехом. Ты уж не вздумала ли, киска, удостоить меня своей ревностью?
Он постарался придать своим словам тон милой семейной шутки.
За весь вечер к ним наведалась только Пат Саксинар, а Пат так пылала восторгом по поводу своей принадлежности к неграм — она только что обнаружила существование Гарриет Табмен и Национальной Ассоциации Содействия прогрессу Цветного Населения, — что раздражала закаленного в расовых боях Нийла не меньше, чем сам он раздражал Коринну Брустер.
В две минуты первого им позвонил доктор Кеннет, голос у него звучал совсем по-стариковски:
— Мой милый мальчик, от всей души желаю тебе и твоим всего хорошего в наступающем Новом году. Я стараюсь все уладить, и да благословит тебя бог!
«Трудно будет папе работать, если у него начнут дрожать руки. Может, напрасно я… Поздно».

Вестл в эти дни особенно старалась развлекать Бидди; всем своим поведением она словно говорила: «Да, детка, мамочке очень, очень весело». Но девочка смутно ощущала тень ужаса, нависшую над домом, а заодно и то, что здесь придают неестественно большое значение неграм. С невинным коварством, присущим всем Милым Крошкам, она вернула Принцу старое имя и бегала по всему дому, выкликая: «Ниггер, Ниггер, Ниггер!»
Вестл, дрожа от ярости, шепнула Нийлу:
— А вдруг Кертис Хавок услышит из своего дома? Он, наверно, знает от отца. Но если я попробую ее утихомирить, она пуще раскричится.
Как-то в январе поздно вечером они снова услышали сквозь шум метели слабое подвывание: «Ниггер, Ниггер, Ниггер!»
— Придется пойти и заставить ее замолчать, — вздохнула Вестл.
Нийл сказал:
— А ты уверена, что это Бидди?
38
Буря разразилась внезапно.
Во вторник, через неделю после Нового года, Нийл сидел за своим столом в банке, когда честный Джад Браулер, живший в двух шагах от Нийла, но теперь почему-то никогда не встречавшийся ему на улице, появился перед ним и сказал:
— Нийл, ты отлично знаешь, что сам я свободен от предрассудков, но все как будто считают, что я должен оберегать мою жену и дочь, так что, пожалуй, лучше нам с тобой по возможности не видаться. — И зашагал прочь, не дожидаясь ответа.
Потом, когда Нийлу уже порядком осточертело неослабное внимание Пратта, в атаку двинулись все старые друзья. Кертис Хавок, увидев во дворе Нийла, крикнул жене: «Вон он, чертов ниггер!» Щеголь Элиот Хансен позвонил по телефону Вестл, и его намеки в переводе на английский язык означали, что, когда она устанет от постыдного сожительства с цветным, он с удовольствием пригласит ее в ресторан и постарается быть ей полезным. (Она рассказала Нийлу.)
Но тяжелее всего было встретить Рода Олдвика и услышать его елейное, как пасхальное благословение: «Доброе утро, Нийл!»
Потом, похожая на мелкий холодный дождик, пришла уверенность, что весть уже поползла по всему городу. Какой-то незнакомец, смуглый и мрачный, склонился над столиком Нийла в кафетерии, где он одиноко завтракал эти дни, и таинственно забормотал:
— Вы меня не знаете; я торгую фруктами, и все думают, что я грек. Но я цветной, как и вы, только я-то об этом молчу. Послушайтесь моего совета, брат, и поступайте так же.
Самую откровенную издевку позволил себе Эд Флирон, новый мэр Гранд-Рипаблик, занявший этот пост после Уильяма Стопла. Он был владельцем большой аптеки, где по дешевке продавались сваленные в неаппетитные груды сандвичи, резиновые купальные чепчики, засохшие конфеты, детские велосипеды, электрические вентиляторы и кое-какие лекарства, а покупателей обслуживали бестолковые девушки, от которых больше пользы было бы дома на ферме.
Мэр Флирон ввалился в гостиную Нийла, когда Вестл не было дома, и выпалил:
— Я мэр этого города и ваш сосед, к сожалению!
Нийл, естественно, рассердился:
— Да что вы, Эд? А я думал, вы живете в Свид-холлоу.
— Прошу не дерзить мне, Кингсблад. Я мэр этого города…
— В самом деле?
— …и я вам говорю: мы не желаем, чтобы вы, ниггеры, забирались в районы, где живут порядочные белые люди, портили детей и пугали женщин.
— И сбивали цены на земельные участки? Старо, Эд.
— Пусть старо, зато правильно, и вы еще об этом услышите, а если моя полиция заинтересуется вашими делами, не вздумайте лезть ко мне с жалобами, как к мэру города!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119