Мистер Гриншо! Черномазому лакею! Нет, вы, северяне, понятия не имеете о том, как обращаться с черными гориллами.
Люциан Файрлок возразил:
— Я и сам часто говорю неграм «мистер» — на разных заседаниях.
— Бросьте, Файрлок, вы просто любите порисоваться, — сказал Федеринг. — Я вот ни разу в жизни не сказал «мистер», или «миссис», или «мисс», обращаясь к цветному, даст бог, и впредь не буду. Тут ведь есть своя, так сказать, философия. Раз вы хоть одного из этих скотов назвали «мистер», значит, вы признали, что они не хуже вас, и вся ваша петрушка с Превосходством Белой Расы провалилась!
Люциан Файрлок, некогда надежда университетских кругов Джорджии, заспорил:
— Неужели о неграх всегда нужно говорить с ненавистью?
— А я вовсе их не ненавижу, черномазых. Они меня даже забавляют, честное слово. Это такие пройдохи, такие хитрые обезьяны, и все так хорошо танцуют, а встретят белого человека, вроде меня, который знает им цену, так только хохочут и сами готовы признать, что в рабстве им было бы куда повадней. Но вы, я вижу, из тех Новых Южных Либералов, которые кричат: что ниггера вполне можно пригласить к себе в дом обедать!
Люциан сказал серьезным тоном:
— Нет, я сторонник сегрегации. Это предотвращает неприятные столкновения. Но я также считаю, что наш долг — следить, чтобы негры имели при этом все то, что имеем мы сами. Вот, например, есть здесь один химик негр, доктор Аш Дэвис; я не пойду к нему в дом и не хочу, чтобы он ходил ко мне, но я считаю, что ему должны быть созданы самые лучшие условия жизни, потому что он того стоит.
Федеринг сердито запыхтел:
— Слыхал я об этом типе, и плевать мне на то, какие там у него условия жизни! То, что он у вас служит, — это вопиющее безобразие и несправедливость, если хотите знать: какой-нибудь белый молодой ученый трудился, ночей недосыпал в надежде получить потом хорошее место, — а тут, оказывается, на это место уже уселся хитростью и обманом какой-то грязный, толстый негр! Да неужели вы можете спокойно смотреть на это? А возьмите хоть этого черномазого метрдотеля! Нет того, чтобы скромно заметить Глену: «Пожалуйста, хозяин, не зовите меня „мистер“, а то мне неловко перед белыми господами!» Как же, дожидайся! Это вы, янки…
И тут он вставил, так-таки вставил классическую фразу южан: «Я, знаете ли, до двенадцати лет все думал, что янки дурень — одно слово».
— Вы, янки, разбаловали его, и теперь с ним не сладить, пока не приласкаешь его черную шкуру хорошим кнутом.
Вспышку Нийла предотвратило восклицание Люциана:
— Ох, не говорите вы, как южный сенатор!
— А чем вам не угодили южные сенаторы? Может, они, конечно, народ и неотесанный, но уж в этом вопросе всегда говорят дело! Да! Я вот слышал, что у дочки нашего метрдотеля муж зубной врач! Можете вы себе представить — ниггер своими черными пальцами копается у людей во рту! Да его надо гнать в три шеи из города. Именно гнать, и когда-нибудь мы этим займемся. Вот увидите, ребята, вы еще скажете спасибо, что нашелся человек, который надоумил вас принять кой-какие меры, пока негры не затеяли беспорядков!
Нийл задыхался.
«Будь прокляты все белые, все до одного! Когда же я заговорю наконец? Когда я откроюсь?»
А дядюшка Бодэшес-Федеринг продолжал:
— Было время, и мы у себя на Юге держали в ресторанах цветных лакеев, да не таких вот, а вежливых, которые каждому белому говорили «сэр», даже если это был ночной сторож, — и то пришлось их повыгонять и заменить белыми официантками, потому что эти угольщики разлагались, слушая, как образованные негры за столиками толкуют про «расовые преследования», — все чушь и небылицы, понятно. Перевешал бы я всех тех любителей соваться не в свое дело, которые подговаривают ниггеров поступать в колледжи, — и признайтесь, Файрлок, что в глубине души вы согласны со мной.
— Нет, не согласен.
— Так ведь я и сам — человек мягкосердечный. Люблю собак, например. Но если моя собака вываляется в навозе, а потом полезет за мой стол…
Дальнейшего Нийл не слыхал. Он встал и вышел из комнаты.

Он сидел в коктейль-холле, среди кустарной мебели кленового дерева, под люстрой, похожей на колесо, увешанное стеклянными сосульками. Он медленно тянул из стакана чистую воду, а в ушах у него звенело и стучало в назойливом безостановочном ритме: «Я должен сказать, я должен сказать». Когда потом он осторожно пробирался через вестибюль, он увидел у конторки портье стройного, красивого темно-коричневого негра, одетого в серый костюм. Нийл решил, что это врач или учитель, отважившийся вместе со своей кроткой женой совершить автомобильную прогулку по родному краю.
Портье кричал на весь вестибюль:
— Мистер Тартан, выйдите, пожалуйста, сюда на минутку!
Год назад Нийл, разумеется, не остановился бы, ничего бы не увидел и не услышал. Но сейчас он ясно услыхал, как Глен Тартан говорил незнакомцу:
— Ну да, док, я знаю, такой закон в Миннесоте существует — очень, кстати, неправильный и несправедливый закон, хотел бы я посмотреть, что запели бы наши законодатели, если бы их заставили пускать к себе в дом людей, которые им не нравятся. Но закон законом, а я прошу вас понять — вы, видно, человек неглупый, — что приличная публика недовольна, когда ваш брат втирается сюда. Так что вы нас очень обяжете, если поищете другой отель.
Муж и жена молча повернулись и пошли к выходу. У самых дверей Нийл остановил их:
— Поезжайте в «Блэкстон»; это в Файв Пойнтс, на углу Астор и Омаха-авеню, там как будто чисто и удобно.
Негр ответил:
— Может быть, это неделикатно, но я хотел бы сказать, что люди моей расы не привыкли к такой любезности со стороны белого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119