На чьей же стороне он сам, на чью сторону призывает его солдатская присяга? С твердым, хотя и неосознанным намерением он вдруг повернул назад и направился к пасторскому домику Ивена Брустера. В окно видна была его могучая спина, сгорбившаяся над столом.
Доктор Брустер вышел на стук в домашнем халате, похожий на Поля Робсона в роли Отелло. Очутившись в гостиной, Нийл сказал просто — такому человеку не плетут небылиц, как бансерам:
— Я хочу сказать вам одну вещь, доктор Брустер. Мне нужно сделать это поскорее, иначе осторожность возьмет верх. Я узнал, что во мне есть негритянская кровь, от одного далекого предка. Я рассказал об этом Ашу, Софи, Вулкейпам, но не рассказывал никому из белых. Как вы думаете, должен я открыться и заявить об этом всему миру?
Он надеялся, что Ивен воскликнет: «Конечно!» — и тогда можно будет рассердиться и защищать себя, но Ивен шептал: «Не знаю… я не знаю». Глядя на Нийла широко раскрытыми глазами, куда больше похожий на доблестного мавра, чем на тихого доктора философии, в этой крохотной обители знаний и почтмейстерского труда, он слушал историю Ксавье Пика, которую Нийл оборвал коротким:
— Как же мне теперь быть, по-вашему?
— Просто не знаю, что вам сказать. — Большие руки Ивена шевелились, словно хотели благословить кого-то. — Но мне кажется, совершенно незачем вам признаваться в том, чего на самом деле не существует, что есть лишь нелепый американский предрассудок, — в вашей мнимой принадлежности к моему народу.
— О-о! — Нийл испытывал разочарование оттого, что никто не хотел его жертвы, разочарование и в то же время явное облегчение.
— Но, Нийл, когда я думаю о травле моих братьев, в которой все более усердствуют скоты вроде Джета Снуда, когда я вспоминаю людей, крестом господним разжигающих наши мученические костры, тогда мне хочется сказать: «Да, да, отрекитесь от жены, отца, покоя и доброго имени и идите к нам!» Но я не знаю! Дайте же мне подумать, прежде чем я вмешаюсь в вашу жизнь! Приходите через несколько дней, а пока — пока попробуйте молиться, Нийл, — если можете!
Нийл постарался сделать вид, что готов следовать этому благочестивому совету, но ему казалось, что он слышит смех Райана Вулкейпа.
Дома, в Сильван-парке, где феномены святости, подобные Ивену Брустеру, казались столь же немыслимыми, как гады вроде Джета Снуда, Нийл попробовал поиздеваться над собой:
— Да уж, глупее и выдумать нельзя: солидный, положительный человек отправляется к чернокожему фанатику и начинает скулить перед ним: «Скажите, сэр, можно мне бросить жену, дочь и дом, чтобы выпивать с Белфридой в „Буги-Вуги“?
Но это не помогало. Он вспомнил, как еще в университетские дни зашел однажды в импровизированную церковь, где бродячий белый проповедник, надсаживаясь, кричал: «Если уж ты попался господу богу в лапы, вопи и вырывайся сколько угодно, все равно не уйдешь никуда!»
30
Он сам послушает этого преподобного доктора Джета Снуда и сам будет судить, так ли он красноречив и так ли зловреден, как о нем говорит потрясенный мир; и Вестл он тоже возьмет с собой на эту глухую окраину града человеческого. Ибо как бы сильно его ни влекло временами к Софи, ему и в голову не приходило, что это может отразиться на его чувстве к Вестл — особенность мужской психики, которая испокон веков заставляла отчаиваться свободных женщин в их соревновании с законными женами.
Смешнее всего было то, что на предложение совершить эту экскурсию в трущобы духа Вестл ответила упреком:
— Фу, Нийл, зачем тебе слушать этого гнусного куклуксклановца с его расистскими бреднями?
— Меньше всего я сочувствую этим бредням. Я отношусь к неграм с большим уважением, — мягко ответил Нийл.
— Давно ли?
«Хватило бы у нее мужества вынести, если бы я сказал ей? Ох, не будь дураком, Кингсблад!»
Тут как раз пришла в гости кузина Патриция Саксинар, экс-офицер флота, так что они захватили и ее.
— Хотя, — заметила Пат, — я не любительница слушать тявканье дворовых собачонок.
Скиния Божиих Откровений была скромна и убога, как ясли, в которых родился Спаситель, но рекламная часть стояла здесь на значительно большей высоте. Это был сарай, вмещавший человек восемьсот — девятьсот, сколоченный из старых досок и наспех покрашенный, так что видны были все дырки от гвоздей. На стене, выходившей на вонючий, заросший бурьяном пустырь, где валялись рваные башмаки и негодные автомобильные шины, была выведена трехфутовыми буквами надпись: «Правда о Международном Заговоре — из уст Всевышнего и доктора Снуда!».
Внутри по стенам были расклеены ярко-красные плакаты, изображающие советского премьера и папу Римского в виде чертей, окруженных языками пламени, — «Это еще куда ни шло», как заметила Пат Саксинар. А в дальнем конце сарая висела диаграмма, наглядно доказывающая, что Наполеон и Том Пэйн, а также все Рокфеллеры и Вандербильды находятся в аду, что сулило неимущим пекарям, мясникам и фабричным рабочим, наполнявшим зал, весьма занимательный дивертисмент, причем бесплатно и на веки вечные. В зале царила приятная домашняя атмосфера: здесь были отцы и матери скромных семейств, по-праздничному приодеты, ребятишки, сосущие леденцы, — «соль земли», которая под руководством диктатора может превратиться в селитру.
Пат шепнула:
— Славные, простые люди, ах, с каким бы удовольствием они славно и просто линчевали кого-нибудь. В качестве поклонницы Авраама Линкольна я нежно люблю их, но не хотела бы я попасться этой ветхозаветной банде во главе с каким-нибудь Снудом, будь я еврейкой, итальянкой или негритянкой.
Нийл подумал о том, что и Пат — правнучка Ксавье Пика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119