А то еще есть белые неудачники — брошенные женщины, безработные журналисты, проповедники без паствы, — те воображают, что могут добиться признания и горячей любви в нашем мире, что мы только и мечтаем о белом покровителе, который когда-то прочел биографию Букера Т.Вашингтона. Такие-то и отпугивают нас от наших милых белых друзей. Так что видите, мистер Кингсблад, мы присматриваемся к вам с такой же опаской, как и вы к нам.
Она проповедовала, как миссионер, а Нийл глядел на нее, как на женщину. Она двигалась плавно, словно кошка, бронзовая кошка, а если тронуть — бронза станет мягкая и живая. И грудь у нее, наверно, твердая, как бронза и шелковистая, как шерсть у кошки.
Тут он раздраженно тряхнул головой: «Ты, Кингсблад, неудавшийся белый человек, не можешь ты любить этот народ без тоге, чтобы у тебя руки не тянулись к его женщинам?»
Шугар Гауз поднялся, взял свой котелок и сказал нараспев:
— А мне вот белые у нас на заводе больше нравятся, чем эти зазнайки, о которых мисс Софи говорила. Там с тобой либо делятся колбасой и пивом, либо ненавидят тебя и говорят об этом яснее ясного — ломом по голове. Ну, прощайте.
Говорил Шугар так, словно у него рот полон каши, и выражался не всегда грамотно. Но Нийлу было ясно, что это уже не тот получеловек, о котором, останься он на Юге, даже самые добросердечные белые сказали бы: «Для негра он ничего». Здесь он стал человеком, таким же, как Уэбб Уоргейт или Джон Вулкейп. Только веселее!
Нийл заметил, что за весь вечер не слышал ни экзотической речи, которой наделяют южных негров в романах, ни соблазнительных непристойностей, неизменно фигурирующих в рассказах о Гарлеме, о наркотиках и кошмарных преступлениях. Если не считать отдельных словечек, занесенных с Юга, эти люди — еще одно откровение! — разговаривали так же, как его знакомые, как все, с кем он встречался в банке, в армии, в университете. Только веселее!

Выступал Клем:
— Я хочу рассказать мистеру Кингсбладу про дядю Бодэшеса. Это тот молодец — он белый, но у него есть бедные родственники из цветных, — тот самый болван, который, наверно, и пустил в ход фразы вроде: «Среди моих ближайших друзей есть евреи» и «Я целиком за союзы, но не терплю агитаторов». Этот дядюшка Бодэшес авторитетно разъясняет, что сегрегация нужна потому, что иначе, мол, негры заберут себе в жены всех белых женщин, и ведь такому олуху не втолкуешь, что большинство из нас охотнее женилось бы на такой девушке, как Софи, чем на белой красотке.
Моя-то жена, дай ей бог здоровья, не желтая, как вы. Она у меня что лакированная туфля. Но захоти я жениться на белой, которая захотела бы выйти за меня, — и женился бы, будьте спокойны.
Когда кто-нибудь разоряется насчет того, сколько теперь браков между белыми и черными, можете не сомневаться, что он просто ищет удобного, благочестивого, бесстыдного предлога, чтобы охаять свою цветную прислугу и потом с чистым-сердцем платить ей меньше прежнего.
Но у дяди Бодэшеса есть формула еще почище: «Негритянская Проблема Неразрешима». Звучит это страшно учено, прямо из трактата по этнологии, но значит всего только то, что она неразрешима для дядюшки Бодэшеса, пока он не успокоится в уютной могилке — на Форрест-лон!.. А теперь, Мэри, ради всего святого, будет сегодня кофе с пышками?
И Мэри подала на стол не что иное, как кофе с пышками. Они были изумительно вкусные.

Стоя с чашкой в руке возле стула молодой мулатки, Нийл не был похож на человека, переживающего драматическую коллизию, но в Софи Конкорд с ее узкими глазами и певучим голосом воплотилась для него вся манящая таинственность сказочной Африки, и он чувствовал, что ей следовало бы петь колдовские заклинания, а не ратовать за фонды на лечение детского паралича.
Новообращенного Нийла тянуло ближе подойти к этим избранным; ему хотелось, чтобы они называли его по имени, как друг друга, но они продолжали величать его «мистер». Даже когда он по ошибке назвал доктора Дэвиса «Аш», спокойное «мистер» сразу поставило его на место. Он вежливо говорил «мисс Конкорд», но, глядя, как она откидывает голову, встряхивает темными волосами и вздыхает: «О господи!» — он думал, что такое обращение идет ей, как тигрице — уздечка. Ему хотелось видеть ее в угарном блеске бродвейских кабачков, а не на Майо-стрит за кофе с пышками.
Обращаясь только к ней, он промямлил:
— Что вы думаете о будущем вашего народа? — И похвалил себя за столь умело поставленный вопрос.
Софи ответила резко, как умела отвечать Вестл:
— Что именно вас интересует, мистер Кингсблад? А то вы спрашиваете, как страховой агент по телефону: «Хорошо ли вы сегодня спали?» или «Здравствуйте, здравствуйте, ну, как мы себя чувствуем?»
— Может быть, но только я действительно хочу это знать.
— Зачем?
— Да просто… мисс Конкорд, мне страшно нравятся ваши друзья… и вы.
— Мистер, я не слышала таких комплиментов от белых банкиров с тех пор, как работала в Гарлеме, в «Тигровой шкуре», и один белый финансист из города Бисмарка, большой охотник до черной дичи, все хотел зайти ко мне домой посмотреть гравюры — гравюры он предлагал принести с собой — новенькие, хрустящие — и…
— Перестаньте!
— Что такое?
— Я в самом деле интересуюсь неграми. Я учусь.
— Боже милостивый, что он говорит!
— Какой колледж вы кончали, Софи?
— Ау?
— Вы же всего-навсего образованная девушка из Алабамы, а прикидываетесь африканкой.
— Мистер, вы угадали! Но я проучилась только год и, прости меня бог, все время ухлопала на историю Франции!
— Я никак не думал, что встречу среди вас столько людей, более начитанных, чем я.
— А вы не обольщайтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119