У нее засияли глаза, но так как дело происходило в Гранд-Рипаблик, то вслух она сказала только:
— Ладно, Ромео, пойдем!

Дом Уэбба Уоргейта на бульваре Варенн над самой долиной Соршей-ривер, построенный в стиле туреньских замков, был еще обширнее Хилл-хауза Берги Эйзенгерца, и в нем было больше башенок, карнизов, фронтонов, декоративных труб на крыше, подъездов, почти-мраморных почти-фавнов, бассейнов, наполненных всяким мусором, контрфорсов настоящих, контрфорсов ложных, висячих садов, флюгеров и окон-фонарей, но меньше книг и картин. В общем — вполне европейский и аристократический дом с украшениями в колониально-лесорубском стиле.
Нийла и Вестл принимала с серошелковой грацией миссис Уоргейт и с взволнованной подозрительностью сам Уэбб, как всегда смахивающий на второго могильщика, счетовода или собирателя бумажных ярлыков и резиновых ленточек — недоуменно безмолвного и постоянно объятого тревогой, как бы у него не отняли его сокровища.
Они пили коктейли в малой гостиной, и когда Уэбб передавал гостям бокалы, вид у него был неестественно напряженный, словно он боялся, — а вдруг эта черномазая деревенщина кусается. Он веками играл с отцом Вестл в бридж, но на лице у него, казалось, было написано: «Я так мало имел дела с вами, цветными, что даже не знаю, принято угощать вас коктейлями или нет».
Столовая Уоргейтов была большая, длинная комната с обнаженными балками, выкрашенными в пурпур и золото, и пестрым плиточным полом. Подавала к столу пожилая горничная-шведка, которой, очевидно, было сделано соответствующее предупреждение, и она подносила блюда Нийлу и Вестл с таким видом, как будто держала в руках корзинки с горячими угольями. Меню состояло из разных окаменелостей, залитых мучными соусами. Гостей, кроме них, не было. Отсутствие Экли и его супруги, о которых подчеркнуто не упоминалось, было ощутимее самого назойливого присутствия.
Беседа велась по окольным путям, в обход негритянской темы. Сама Вестл вдруг решительно дернула занавес:
— Ужасно смешно, знаете — столько есть чудаков, которые утверждают, будто я вдруг, как по волшебству, превратилась в цветную — да, да, представьте себе, и это наши знакомые, люди, у которых как будто хватает ума подписывать чеки и ходить с маленькой. Бедняжки из Лиги Образованных Молодых Женщин в полном смятении, такого еще не бывало по эту сторону Большого Каньона. Просто взять и выставить дочь Мортона Великолепного они не решаются, и, пожалуй, самым безболезненным выходом будет распустить лигу. Вы со мной не согласны, мистер Уоргейт?
— Да… д-да — я понимаю вашу мысль, — пролепетал Уэбб.
Он смутно подозревал, что она шутит, а у могущественного Уоргейта, не знающего себе равных в искусстве сбыта сухой штукатурки и щеток из пластмассы в Чикаго, в Венеции и на горе Каймакишалан, всегда начиналось головокружение и боль в глазах при малейшем намеке на шутку. Однако у него были свои обязанности, как у одного из руководителей Национальной Ассоциации Промышленников, и раз уж эти морские свинки сами затронули щекотливый вопрос о вивисекции, он счел своим долгом поддержать этот разговор, чтобы получить Информацию о Новых Веяниях. Он повернулся к Нийлу и сказал доверительным тоном:
— Скажите — я, вероятно, проявляю непростительную неосведомленность, — значительно ли усиливается сейчас стремление к политической деятельности среди — э-э, гм — цветного населения?
— Право, я не очень в курсе дела, сэр, но думаю, что да.
— Вы хотите сказать, что ваш личный опыт позволяет вам в общем и целом прийти к такому заключению?
— Да, я… гм… я мог бы сказать, что кое-что я в этом смысле слышал.
Больше до таких ораторских высот беседа за весь вечер не поднималась.
Спускаясь по мраморным ступеням парадного крыльца, Вестл со вздохом сказала Нийлу:
— Вот и еще одно место, где нам больше никогда не бывать.
— Да, похоже.
— Ну и пусть. Дедушка Уэбба пилил дрова для моего дедушки в Мэне.
— Это в самом деле было?
— Нет, но вполне могло быть.
— Интересно, как Уоргейту удалось нажить столько денег и завести такой дом? — сказал Нийл.
— А мне интересно, с чего они взяли, что людей можно кормить брюссельской капустой… Милый, ты не думай, Уэбб даже не хотел принизить тебя. Он просто надутый невежественный дурак. И это неважно, все вообще неважно, кроме того, что есть ты и я.
47
Он был один во всем доме после очередного дня, проведенного в поисках работы. Вестл с Бидди и Принцем ушли к Тимберлейнам — один из немногих домов, где их принимали охотно и без елейной приветливости, которая хуже издевки. Он стоял у западного окна веранды и думал.
Почему не уехать отсюда — в столицу или в глушь, где их никто не знает? Нет, Вестл и Бидди (и Принц) слишком привыкли к обществу, их не загонишь в лесную глушь, а Нью-Йорк и Чикаго для них слишком суровы, прямоугольны, мрачны. Всякая квартира покажется тесной после этого дома, где можно и потанцевать и покричать во весь голос, где из окна виден холм Эйзенгерца в последних всепрощающих лучах морозного мартовского вечера.
На фоне закатного золота гордо высилась кирпичная громада Хилл-хауза со стрельчатыми окнами и плоской, обведенной балюстрадою крышей вместо уоргейтовских шпилей и башенок. Силуэты сосен чернели на ярко-зеленой полоске неба, над которой повисли оранжево-лиловые облака. Закат и сосны напомнили ему юность и путешествия в лодке по Северным озерам, так близко отсюда, от его родного города. Если прежние друзья и ненавидят его, все же это знак внимания с их стороны, а в Нью-Йорке некому даже послать его к черту. Нет, нужно выстоять здесь, в Гранд-Рипаблик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119