Он же надо мной как гриф лысый кружит.
Он вздрохнул, отбросил сигарету.
— В условиях повышенной секретности работаем. А то, ты ж понимаешь, выйдет Лысюк по моим следам горячим на контору, товар перебьет, поставщиков перекупит, клиентуру переманит. А то и распугает.
— Погоди… — поморщился Гиви, — что, кроме этого Али уже в Турции никто и шариками не торгует?
— Да до фига! — отмахнулся Шендерович, — не в том же дело! Ему, ж, Лысюку, не просто шарики нужны. На мое горло наступить ему надо, ясно? Повязаны мы с ним мистической нитью судьбы. Закон сохранения счастья в замкнутой системе. Ему плохо — мне хорошо. Мне плохо — ему хорошо. И ему, лично, второй вариант ближе. Вот такой, брат Гиви, расклад. Потому я и товар лично принять хочу — от Лысюка любой пакости ждать можно. Некондицию подсунет, а то и лично рукой своей поганой шарики продырявит…
— А-а, — расслабился Гиви.
Мистическая связь Шендеровича с невидимым Лысюком его не слишком беспокоила. Но на всякий случай он спросил:
— А он что, тоже в Турции?
— Кто знает, брат Гиви, — неопределенно отозвался Шендерович, — кто знает
Он отмахнулся широким движением мощной длани.
— Ладно, пошли! Вон, Алка уже землю роет. Не любит она на одном месте застаиваться. Сядем на холодке, порубаем… Белки, там, углеводы… Барабульку жареную, кебаб… Ты чего хочешь? Погуляем, в хаммам сходим, на Галату… Там такой ресторанчик, на Галате, пальчики оближешь. Девушки танец живота пляшут. Видал когда-нибудь танец живота?
— Не видал, — слабо отозвался Гиви.
Прекрасные смуглые девушки вырисовались в туманной дымке, руки колеблются, точно гибкие ветви, нежные лица прикрыты газовой вуалью, в нежных пупках сверкают драгоценные камни.
Он сглотнул и открыл глаза.
Раскаленный воздух вился над улочкой, две кольчатые горлицы лениво дрались из-за оброненных кем-то орешков…
Алка озабоченно поглядела на часы.
— Ты чего это? — насторожился Шендерович.
— Да так… — неопределенно произнесла Алка, — забилась я тут с одним. На шесть.
— Погоди-погоди, — волновался Шендерович, — как, забилась? А переводить кто будет?
— Что переводить-то? — лениво поинтересовалась Алка.
— Ну… — неопределенно отозвался Шендерович, — мало ли… Тебя зачем взяли?
— Потому что на меня лишние полтораста кило полагается, — сухо сказала Алка, — плюс бабок полторы штуки. Плюс деловые контакты. Так я чем занимаюсь, по-твоему? Связями с общественностью и занимаюсь. Иду на сближение.
— Знаю я твое сближение, — отмахнулся Шендерович.
— Да ладно, — миролюбиво произнесла Алка, — во-первых, нужный человек, полезный. А во-вторых, на танце живота сэкономишь. Чего я в этом найт-клубе не видела — сплошь челноки вроде вас, да туристы голозадые! А он такие места знает…
— На понт берет, — мрачно сказал Шендерович.
— А мне без разницы… Ну ладно, мальчики, пока-пока… Мне еще привести себя в порядок там, переодеться, причесаться…
Она развернулась и неторопливо двинулась по переулку. Лоточники оборачивались ей вслед.
— Постой! — сориентировался Шендерович, — Где ж тебя искать, если что?
— А ты меня не ищи, — дружелюбно посоветовала Алка, обернувшись, но не снижая темпа, — Я на теплоход, слава Богу, дорогу знаю… Доберусь.
— Когда? Через неделю?
— А хоть и через неделю. Не боись, без нас не уплывете.
— Да что ты о себе возомнила? — возмутился Шендерович, — что ты за птица такая?
— Не я а он, — пояснила Алка, — капитан он, ясно? Второй после Бога.
И, уже не оборачиваясь, двинулась прочь по мощеной кривой улочке, фигура ее дрожала и расплывалась в раскаленном сизом мареве уличных жаровен.
— Во… Видал, друг Яни, — сокрушенно произнес Шендерович. — И так всегда. А с другой стороны — капитан… паблик рилэйшн…
— Врет? — с надеждой спросил Гиви.
— Не-а… Алка не врет. В том-то и беда. Пойдем, брат мой греческий, пойдем, хоть барабульку попробуешь.
— Не хочется мне, — печально сказал Гиви.
Раскаленный комок денег слегка шуршал при каждом его шаге. Гиви поморщился.
Он хотел купить Алке кораллы. Лучшие во всем Стамбуле… Такие кораллы, зашибись… Ладно, капитан купит.
Толпа сгустилась. Теперь уже не лоточники огибали их — они огибали лоточников. И еще каких-то людей, которые сидели на ковриках, скрестив ноги. С прилавков свешивались пестрые ткани, маленькими солнцами сияли плоские медные блюда… Ковры переливались, точно стая бабочек, усевшаяся на цветочную клумбу. Ятаганы горели, точно крохотные, но очень свирепые молнии.
— Погоди, — сказал Гиви.
Не нужны Алке его кораллы. Не будет он угощать ее холодным вином на увитой виноградом террасе кафе…
Он сунул руку в карман и извлек мятый сверток.
Он вернется в Питер, расстелит многоцветный ковер в полутемраке сырой коммуналки и позовет друзей. Каких-таких друзей? Ну, найдет каких. Друзья будут восхищаться ковром, а он им расскажет, как один его хороший друг совершенно неожиданно и бескорыстно пригласил его проветриться в Стамбул, потому что его, Гиви, везде уважают. Даже в Одессе знают кто такой Гиви из Питерского параходства! главному бухгалтеру он подарит вон ту феску. А то у него вечно лысина мерзнет.
— Вот это… — он указал пальцем на ковер, потом в затруднении обернулся к Шендеровичу. — Как сказать, «сколько стоит»?
Шендерович напрягся. Без Алки он чувствовал себя неуверенно.
— Эта… Бу нэ кадара… — выдал он, наконец.
— Сколько стоит, красивый? — выкрикнул продавец из-за прилавка, — бери, хороший, даром отдаю! Почти даром!
— Почти даром — это сколько? Миша, повтори — как «сколько»?
— Да что ты меня мучаешь? — взвыл Шендерович, — Не видишь, они лучше тебя по-русски говорят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124