Неужто проняло с казачьего перегара?
— Говори прямо, почто вызвал, — твердо ответил Снегов. — Негоже над безвинным насмешничать!
— Мал бес, а хвост есть! Вот так Карий! Кажись, из нашего шони мужика сотворил! — Насмеявшись вдоволь, Строганов поднялся с лавки, заговоря с Саввой жестко, не терпя возражений. — Весна скоро. Линька. Вогулам да остякам станет заняться нечем. К нам попрут, как мухи на мед. Там и все княжество Пелымское пожалует. А что им окажется не под силу, достанется на потеху Кучуму. Вот тогда головушки наши познают честь басурманскую, вдоволь покрасовавшись на конских хвостах. Ты понял?
— Понял.
— Тогда иди, поднимай с одра Карего! Даром ли среди ведунов да знахарей лесных жил. Да вот и тебя самого резали, да не дорезали! Знающий, стало быть, человек. Пришла пора и тебе за свой хлеб платить.
— Грех это. Великий пост на дворе.
— Дегтем торговать, дегтем и вонять! — махнул рукой Строганов. — Делай, что велю, хорошо делай, как для родного батюшки старайся! И помни, коли Данила помрет, я тебя насмерть запорю. Восемь шкур спущу, а девятую съесть заставлю!
— Соли мне надо, да воску поболе, да бочку в человеческий рост, до краев с ключевою водой, да натопленную баню. И чтобы любопытных глаз не было!
— Всего и делов? Я, грешный, подумал, что ягнят колоть станешь, али с бубнами бесноваться. Так, почитай, и грехов-то не наскребем!
— Почему не наскребем? — Савва посмотрел на Строганова. — Я один над Карим знахарить стану.
— Ясно, один! — охотно подхватил Григорий Аникиевич. — Да я за тобой пригляжу. Дабы сраму, али какого бесовского волхования не вышло. Сам понимаешь, как пойдут слухи, да кривотолки всякие, так отец Варлаам тебя не пощадит, годка на три упечет в яму! А супротив строгановского слова он спорить не станет.
Досадуя, Савва закусил губу:
— Может, обойдется? Не хочу я, Григорий Аникиевич, дабы православный зрел волхования знахарские. Помилуй, батюшка, не вводи во искушение!
— Молилась Фекла, да Бог не вставил стекла! — Строганов вытащил из ларца нож. — Не скули. Лучше подивись на охранилец: из Ерусалима привезен, от колдовства да ведьминской напасти лучше нету.
Григорий Аникиевич с трепетом осмотрел клинок, покрытый странными закорючистыми письменами:
— Ждать более не станем. По полуночи начнем!
***
В бане натоплено жарко так, что от разогретого дерева исходит особенный дух леса, и еще не выветрившегося с прежнего пара березового аромата и терпкого привкуса диких трав.
— Господи, благодать-то какая! Сейчас бы кваском али хреном наддать! — Строганов почувствовал, как по телу пробежали мурашки, и слюна во рту сделалась сладкою, как мед.
Мужики принесли Карего, мечущегося в забытьи, исхудавшего, с осунувшимся, заострившимся лицом. Положили на полог, поклонились Строганову и спешно вышли из бани.
— Теперь, Григорий Аникиевич, что бы ни случилось, тебе молчать надобно! — Савва деловито раскладывал на скамье кули с солью и восковые лепешки. — Лучше сразу уйди, коли выдюжить не сумеешь.
Строганов прикрыл ладонью рот и перекрестился.
Савва подошел к лежащему без сознания Даниле и разорвал на нем исподнее. Исхудавшее, бледное тело с выпирающими ребрами, безжизненно покоящееся на белых лоскутах, заставило Строганова вздрогнуть и отвести взгляд.
— Свят, свят, свят, Господь Саваоф, седай в вышних, ходяй по громе, осеняй силою небесною, призывай воду морскую к проливанию на лице всея земли, праведный Сам суди врагу нашему, диаволу, — Снегов зачерпнул полные пригоршни соли и принялся обтирать ею Карего, затем, словно промакивая пот платом, стал слоями накладывать восковой саван. — Плакун! Плакун! Не катись твои слезы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, а не дадут тебе покоища, утопи их в слезах, загони их криками, замыкая в ямы преисподние!
Когда тело покрылось воском с головы до ног, Савва подал Строганову знак, чтобы погрузить Карего в купель мытарей, дабы в ней умер или восстал к жизни.
— Господи Боже, спасения нашего, на херувимах носимый, Ты еси великий и страшный над всеми сущими окрест Тебя. Ты еси поставивый небо, яко камору, Ты еси сотворивый землю в крепости Твоей, исправивый вселенную в премудрости Твоей, трясый поднебесную от оснований, столпы же ея неподвижны. Глаголай солнцу, не возсияет, звезды же запечатлели; запрещали моею и иссушай морю, иссушай его; его же ярости тает начала и власти, и камени сотрясошися от Тебя…
Отточенным гвоздем Снегов до крови прочертил на лбу Карего большой восьмиконечный крест, старательно выведя под ним буквицы N. I. К. А.
— Врата медныя стер еси, и верия железныя сломил еси, крепкого связал еси, и сосуды его раздрал и мучителя крестом Твоим низложил еси, и змия удицею вочеловечения Твоего привлек еси и узами мрака во аде посадив, связал еси…
Закончив заговор, Савва подошел к очагу с разогретыми до красна булыжниками, и, выхватывая щипцами один из них, со словами погрузил в купель:
— Вот первый камень Иакова, ставший патриарху изголовьем; лестница, по которой восходят и нисходят Ангелы Божий.
Вода застонала, заклокотала под раскаленным камнем, дохнула в лицо обжигающим паром.
— Вот второй камень царя Давида, поразивший врага лютого во славу Господа Саваофа.
Послушник опустил в воду второй камень, Строганов почувствовал, как в бочке прогрелась вода и как восковой саван — мертвая кожа, стала медленно сползать с тела Карего.
— Вот третий камень Христа Спасителя, что отвалил, воскресшему, сошедший с небес Ангел. И вид его, как молния, и одежда его бела, как снег.
***
Легкие охотничьи сани продувало со всех сторон, раскидывая полы тулупа, накинутого поверх малинового шаубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78