Он обещал маме. Мама дала ему еще один шанс. Она снисходительна. Сказала, что у него извращенный ум, и он слишком много читает. Неправда. Читает мало, понимает еще меньше. Но очень старается.
Как же хочется есть. Богатый стол Императорского дворца уже не мог удовлетворить его. Горхиарх огляделся. Ели медленно. С удовольствием. Он переводил взгляд с одного блюда на другое, словно стараясь открытым, влажным ртом поймать на лету что-то необыкновенно вкусное, то, чего он так жаждет. Все не то. Голод не проходил, а рос в нем. Горхиарх ощущал его не только своей плотью, но и сознанием. Он ел с неохотой. Что толку в еде, если нельзя наесться?
Угрюмая оцепенелость голодной души, заряженной способностью к мышлению. Он встал из-за стола.
– Спасибо. Я пойду к себе. Мне что-то нездоровится.
Быстрый взгляд бледных, бесчувственных глаз. Все глаза были устремлены на него. Шепот. Шепот перешел в хитрое кудахтающее хихиканье.
Возмущение. Злоба. Страх. Какой же слабой оказалась узда, державшая его столько лет в повиновении и дисциплине. В один миг решительный, бесповоротный шаг грозил лишить его свободы раз и навсегда. Соблазны мира, пути греха. И он падет. Неслышно, бесшумно, в одно мгновение. Навсегда. Какое странное и страшное слово.
Навсегда. «Пасть навсегда» – тяжелая фраза медленно оседала в его сознании, проваливаясь, точно камень в трясину. Горхиарх следил, как она оседает, и чувствовал ее тяжесть на сердце.
– Конечно, иди, сыночек.
И вот уже все смотрят на императрицу. Сытые и насыщающиеся мозги вокруг. Решают, почему мать не наказала сына. Замышляют выгодные сделки. Все не их: одежда, речь, жесты. Их глаза опровергают их слова.
Горхиарх думал. Он чувствовал, как что-то важное упорно ускользает от него. Если в течение КРУГА он не найдет себе пищу, он умрет. Слабые проблески страха обратились в ужас. Он представил, как предсмертный холод выползает из сознания, туман заволакивает глаза; мозговые центры, еще недавно озаренные светом мысли, угасают один за другим, как фонари.
Слова и цифры на странице его тетради запрыгали и, в конце концов, развернулись пышным хвостом, как у павлина, в глазках и звездах. Уравнения задрожали, глазки и звезды показателей стали взаимоуничтожаться, хвост начинал медленно складываться. Надписи появлялись и исчезали, словно открывающиеся и закрывающиеся глазки, вспыхивающие и угасающие, как звезды. Огромный круговорот звездной жизни уносил его усталое сознание прочь за пределы, в никуда, а потом с силой возвращал обратно к центру, и это движение сопровождала музыка голода. Звезды начали крошиться, и облако тонкой звездной пыли понеслось в пространство. И вот уже следующее уравнение медленно распускает хвост. Это растет его голод, разворачиваясь, рассыпая тревожные огни пылающих звезд. Он захлопнул тетрадь. Голод становился все сильнее и сильнее.
Как будто волна жизненной силы хлынула из него, и он боялся, что тело и душа будут убиты этим извержением. Страх вдруг обратился в холодное, равнодушное познание самого себя. Он вспомнил, как прогуливаясь со слугами по ОКРАИНЕ, он заговорил с торговцем странностями. От того исходил удивительный и чудесный запах. Мама потом долго негодовала и ругала слуг, что не досмотрели и позволили Горхиарху войти в контакт с недостойным. Интересно, чем это так пахло? Сейчас он чувствовал этот запах сознанием и внутренне улыбался. Он разыщет этого торговца во что бы то ни стало. Он должен сделать это, или он умрет…
КРУГ подходил к концу. Все попытки отыскать торговца странностями ни к чему не привели. За это время Горхиарх почти привык к постоянному чувству голода, и оно уже не доставляло ему столько неудобства, как раньше. Холодное, трезвое равнодушие царило в его душе. Лекари со всей Империи съезжались, чтобы облегчить его страдания, вернее сказать, страдания его Всеобъемлющей матери.
Сам он уже не слишком страдал и смирился со своей болезнью. И лишь по вечерам скитался он по ОКРАИНЕ в поисках неуловимого торговца. Лихорадочный жар охватывал его и гнал бродить в сумерках по узким улицам.
На далекой планете, находящейся во власти сорока восьми законов, на самых задворках Вселенной одиннадцатилетний мальчик вновь и вновь боролся с цифрами, пытаясь доказать великую теорему Ферма. Он не знал, справится он или нет. Впрочем, он даже об этом не думал. Его привлекал сам процесс. Тихая радость раздвигала его губы. Трепетная, мерцающая, как слабый свет радость кружилась вокруг него волшебным роем крохотных звезд. Радость разливалась в цифрах и символах. Они беззвучно сталкивались, распадались, набегая один на другой, струились, раскачивая немые колокольчики невидимых волн. Как мог он знать, что какой-то торговец странностями из неведомого, невообразимого мира делает маленькие конфеты из этой тихой, еле заметной радости.
Горхиарх часто приходил в ЗАПОВЕДНИК МУДРЫХ КАМНЕЙ и проводил там долгие часы, пересаживаясь с одного камня на другой. Императрице не нравилось это увлечение младшего сына, но, принимая во внимание его странную затяжную болезнь, она старалась не замечать его отлучек, и не заостряла на этом внимание двора. Горхиарх садился на камень, сливался с ним и слушал его голос. Камней были тысячи, даже тысячи тысяч, и они все время перемещались, так что он никогда не помнил, сидел ли он уже на этом камне или нет.
– Преисподняя расширилась и без меры раскрыла пасть свою.
Горхиарх пересел на другой:
– Время есть, время было, но времени больше не будет.
Он почувствовал запах, тот самый. Быстро спрыгнув с камня, Горхиарх побежал на этот запах, гонимый нестерпимым голодом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103