- Тогда оставь меня, - Штрумпф чуть поерзал, поудобнее устраиваясь в постели. - Мне нужно подумать.
Недовольный Мухтель переборол преступное искушение, покинул палату и побежал к служебному лифту. На бегу он поправлял сбившийся колпак и пытался избавиться от сосущего беспокойства: что-то было не так, что-то могло случиться. Добежав, куда хотел, Мухтель нажал кнопку вызова и стал раскачиваться на пятках. Когда захрипели двери, он чуть не упал, ибо успел отклониться достаточно далеко, застигнутый страшной догадкой. Не обращая внимания на обманувшийся в ожиданиях подъемник, он бросился назад. В палате интенсивной терапии его ожидало ужасное зрелище: Штрумпф, успевший освободиться от электродов, иголок и мочеприемника, тяжелой трусцой, совершенно голый и беспомощно грузный, бегал вокруг кровати. Тяжелый живот колыхался в полном отчаянии, лицо посинело, дыхание с клокотанием вырывалось из приоткрытого рта.
- Стой! - Мухтель думал, что ахнул, но вместо этого крикнул кладбищенской вороной. - Что ты делаешь! ...
Послушный Штрумпф немедленно сел на постель и начал заваливаться. Мухтель метнулся к дефибриллятору.
- Сюда! Сюда! - звал он, путаясь в аппаратуре.
Штрумпф кашлял, Штрумпф терял сознание.
Мухтель, видя, что дело плохо, плюнул на технику и решил действовать по старинке. В палате уже суетились разные люди, щелкая переключателями, наполняя шприцы, готовя клеммы, заряжая системы для внутривенного возрождения. Мухтель же, уподобившись гейше из недавно помянутого Штрумпфом кино, действительно оседлал бездыханное, расползшееся пузо и начал делать дыхание рот в рот. "Вот, не зарекайся", - подумал он, вспоминая галстук с колготками. Надув застывшие легкие, Мухтель сложил из кистей увесистую птицу и возложил на сердце Штрумпфа; птица стала энергично приседать, норовя переломать ребра. Тем временем подручные уже отводили мертвому руки, погружали в глубокие, похороненные под толстым слоем белого мяса, вены крупнокалиберные иголки; еще что-то делали, и неизвестно, что помогло, но Штрумпф ожил. По черному экрану побежал радостный и легкий зеленый змей; Мухтеля оттеснили, прицелились в Штрумпфа маской. Мухтель, отирая пот, слез на пол и отошел, наблюдая за реанимационным мероприятием.
Через два часа напряженных трудов пациент окреп достаточно, чтобы вступить в переговоры с лечащим врачом.
- Какая же ты скотина, - обратился к нему лечащий врач. - К тебе что приставить персональный пост? Связать тебя? Ты хочешь меня под монастырь подвести?
- Брось, - слабо вымолвил Штрумпф. - Ты знаешь, зачем я это сделал.
- "Знаешь"! - передразнил его Мухтель и помолчал, напрасно стараясь погасить в себе любопытство. - Ну? - спросил он в конце концов, грубо и с наигранным равнодушием. - Какие успехи?
- Я почти схватил его, - Штрумпф порозовел от волнения. - Он выскользнул у меня из пальцев. Из-за тебя. Ты слишком поторопился меня оживить.
- Извини, - язвительно сказал Мухтель. Его сарказму не было границ. Больше не повторится. Никакой искусственной вентиляции, перед смертью не надышишься. Ты лучше не томи, ты давай, описывай свое сокровище.
- Круглое, - беспомощно и виновато ответил Штрумпф. - Немножко мягонькое. Верткое. Вывернулось, будто в сито.
- Ну, так нечего пальцы делать на том-то свете, - наставительно сказал Мухтель. - Означает ли это, что ты не успокоишься на достигнутом?
В глазах Штрумпфа образовалось нечто такое, от чего ему стало неловко, как если бы он отдавил лапу верному псу. Мухтель увидел, что Штрумпф готов снести любое унижение, любую насмешку.
- Послушай, - вздохнул Мухтель. - Может быть, тебе хватит рауш-наркоза? После двух клинических смертей я ни за что не поручусь, я иду на безбожную авантюру. Если меня застанут за этим занятием, мне конец. Ты играешь на самых тонких струнах моей души. У меня нехорошее предчувствие. Если раньше я имел дело лишь с путешественниками, которых впору называть красными следопытами, то сегодня я ощущаю себя черным. А ты? Это богопротивные мысли.
- Дело не в названии, - нетерпеливо возразил Штрумпф. - Какая разница, как назваться? Помоги мне, и я сделаюсь твоим вернейшим сторонником. Ты знаешь мои возможности. Мне, может быть, удастся даже выхлопотать тебе специальное помещение под лабораторию.
Мухтель сломался.
- Мы будем эфирными следопытами, - он пошел на компромисс. - Проклятье! Я даже не могу дать тебе на подпись бумагу, чтобы ты расписался за ответственность.
Штрумпф не обратил на его слова никакого внимания.
- Рауш-наркоз не годится, - ответил он с нездоровой уверенностью. - Это не смерть. Дай мне еще побегать или введи какую-нибудь дрянь, от которой у тебя есть противоядие.
Мухтель отмахнулся от глупости:
- Никакой дряни не будет, - заверил он алчущего Штрумпфа. - Пожалуй, от наркоза я тоже откажусь. Гимнастика - вот лучшее средство для души и тела, ты был прав, хотя и действовал по наитию. Что ты предпочитаешь пару раз присесть или один раз отжаться?
План кампании захватил его быстро и легко.
Он оглянулся, устрашившись мысли, что кто-то слышит его слова. Но в отделении было пусто: сестра, понадеявшись на доктора, отлучилась, и ее место, отделенное от коек пластиковым экраном, пустовало. Мухтель настороженно присмотрелся к бессознательной старушке, которая снова сбросила с себя одеяло. Считая, что в отделении пусто, он имел в виду персонал, не заботясь об этой старушке, но в таком опасном предприятии важно все, и он даже приблизился к безнадежному, погибающему существу, склонился над ним и ковырнул ногтем дряблое веко.
- Бог забыл бабку, - подал голос со своей постели Штрумпф.
1 2 3 4