главное — это еще раз проверить, продумать так, чтобы ничего не забыть из вещей, что могут понадобиться ей за эти десять дней.
— Дурочка ты, — бросила, наконец, Дорин и, перестав подпиливать ногти, взглянула, какое впечатление произвели ее уговоры на сестру, но, судя по лицу Джэн, Дорин лучше было бы поберечь голосовые связки.
Дорин хорошо знакомо было это выражение ее лица: уголки рта поджаты и все лицо — воплощение упрямства. Если бы она еще хоть в спор вступила, то была б надежда до чего-нибудь договориться. А она молчит, и все тут. Уж если она что задумает, решится на что-нибудь, то ей тогда говори не говори, как об стенку горох.
Она всегда такая была с самого детства.
«Вся в мать, — говорил о ней, бывало, отец. — Можно уговорить ее, но нельзя заставить». При воспоминании об отце Дорин стало горько. Может, если бы он был жив теперь, Джэн не попала бы в эту историю. Впрочем, ведь и он не больше ее понимал, что творится в душе у Джэн. Она всегда оставалась загадкой для них обоих — такая спокойная, сдержанная. С каким-то неясным чувством вины Дорин подумала, что, может, они слишком часто предоставляли ее самой себе. У них с отцом было так много общего, и, поскольку им казалось, что Джэн всем довольна, они не обращали особенного внимания на то, что она так мало дружит с другими детьми, никогда не приводит домой друзей, не интересуется мальчиками. Может, если бы они больше заботились, чтобы она была, как все, у нее не зашло бы все так далеко с первым же парнем, который ей понравился.
— Просто смотреть противно, — говорила Дорин, яростно полируя ноготок, — смотреть противно, как ты сходишь с ума по парню, которому до тебя я дела нет, только что вот переспать с тобою он не прочь.
Она молчала, ожидая, какое действие произведут на сестру ее слова. Но, судя по лицу Джэн, Дорин с таким же успехом могла бы произносить это про себя. Джэн завернула в папиросную бумагу баночку с кремом для загара, потом закатала ее в купальную шапочку. Ничто не изменилось у нее в лице.
— Ябы и слова не сказала, если бы он по тебе так же с ума сходил, как ты по нему.
Удар пришелся в цель. Дорин заметила, что Джэн вздохнула и прикусила нижнюю губку.
Дорин спешила закрепить достигнутый успех.
— Ты мне перед его отъездом говорила, что у вас до его возвращения не будет ни помолвки, ни свадьбы, ну и я, естественно, решила, что у вас уже, само собой разумеется, все условлено. Боже, чего я не натерпелась за эти три месяца! То он в отпуск приезжал, и мне приходилось выметаться из собственной квартиры, чтобы вы могли тут миловаться, то я одна оставалась в квартире на всю субботу и воскресенье, когда вы с Бартом вдруг удирали к морю в свою лачугу. Я бы и слова не сказала, если бы это взаимно было, но ведь совершенно ясно, что ты отдаешь ему гораздо больше…
Джэн теперь застыла, выпрямившись, теребя жемчужные бусинки на шее. Потом она медленно подняла веки и взглянула на Дорин. В лице ее была такая боль, что Дорин остановилась.
— О, Джэн, я ведь это не для того, чтобы тебя задеть! Я только боюсь, чтоб тебе еще больнее не было. Потому я и говорю, что Барт не для тебя.
И, видя, что Джэн протестующе подняла руку, Дорин продолжала с еще большей горячностью:
— Да, да, я знаю: он неотразим, он чудесен, он великолепен, он обходителен, и у него достаточно обаяния, чтобы сманить курочку с насеста, но он сманил уже слишком много курочек со слишком многих насестов, чтобы составить сейчас счастье такого цыпленка, как ты, который так с ума по нему сходит, что за милю видно.
Джэн провела кончиком языка по пересохшим губам.
— Я знаю, Дор… — голос ее дрожал. — Я знаю все, что ты собираешься мне сказать. Только лучше побереги голос, все равно ничего не изменишь.
Дорин сделала последнюю отчаянную попытку:
— Гордость-то у тебя хоть есть?
— При чем тут гордость, если я люблю его?
— Отлично знаешь при чем. Да у тебя не хватает гордости, чтобы перестать вешаться на шею парню, который тебе и пяти писем не написал за полтора года, и это после того, как он здесь буквально дневал и ночевал целый год? А теперь он вернулся, поманил тебя пальцем, подарил тебе нитку культивированного жемчуга, что они протащили контрабандой, и вот уже ты падаешь в его объятия. Тьфу, смотреть тошно!
— Да, наверное, это выглядит ужасно, — голос Джэн звучал печально и тихо. — И, наверное, если бы ты так поступала, я бы говорила то же самое, что и ты. Но, знаешь, когда я с Бартом — все как-то совсем по-другому и все эти вещи не имеют никакого значения.
— Он предлагал тебе выйти за него перед отъездом?
Джэн взглянула на сестру и медленно покачала головой.
— Нет. И я знала, на что иду, с самого начала. Я знала, что он не из тех, что женятся. Да он ничего такого мне и не говорил.
— Так ты это все сама сочинила, что, мол, вы до его возвращения с женитьбой подождете?
Джэн кивнула.
— Да, конечно. Я сказала так потому, что ты все равно бы меня не поняла, а так мне казалось удобнее все объяснить.
— А он просил встречать его, когда написал, что приезжает в отпуск?
— Нет. Он просто сообщил, что приезжает на «Канимбле» и что мы, может, снова увидимся.
Дорин застонала.
— Так это ты сама все придумала — и вставать на рассвете, и тащиться через Вулумулу туда, к пристани, и ждать там часами?
— Да, сама. Я решила, что если кто-нибудь еще будет его встречать, то я уйду и не покажусь на глаза. И я бы не показалась. На это у меня бы хватило гордости… — Джэн помялась. — Ну, а если его никто не встретит — на этот случай я решила встать так, чтобы он меня сам заметил… — Джэн развела руками. — Ну и вот, как видишь…
Дорин с сомнением покачала головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118