И тогда на совещании между отдельными группировками разразился такой бурный конфликт, что были моменты, когда дело доходило чуть ли не до стрельбы из револьверов.
Фракция меньшевиков стояла на позиции подчинения ультиматуму. Оружие должно быть возвращено. В противном случае на Нахаловку обрушатся неотвратимые бедствия. Нахаловка будет залита кровью; начнутся массовые аресты, репрессии. Демократии грозит величайшая опасность. Вооруженное выступление, которого добиваются большевики, все равно обречено на неудачу. Это может привести к разгрому революции вообще. Власти не остановятся ни перед чем, чтобы раздавить восставших. Против могущества вооруженной силы властей рабочим не устоять. Пока не поздно, оружие надо сложить… послать делегацию и объяснить инцидент недоразумением.
Так говорили представители фракции меньшевиков. И едва только умолкали последние слова ораторов, как в аудитории поднимался неистовый шум:
– Что? Сдать оружие? Никогда! Рабочие безбоя не выпустят берданки из своих рук.
– Авантюра!
– Трусы!
– Долой ренегатов!
– Да здравствует революция!
– К черту соглашателей!
– В бой!
– Товарищи, внимание! Товарищи, спокойствие! Выдержка! Надо же быть серьезными… Тихо! Да замолчите же! Черт знает, взрослые люди, а не умеют себя вести!
– Долой трусов! Пусть трусы идут во дворец к наместнику!
– Рабочие оружия не выдадут!
– Замолчите же… Дайте говорить оратору!
– Это капитуляция перед жандармами!
– Опомнитесь! Тише! Тише, товарищи, надо спокойно и серьезно обсудить вопрос!
– Никаких обсуждений! И без того ясно! К оружию, и все! Довольно!
– Да здравствует гражданская война!
Неизвестно, как долго продолжались бы все эти споры, если бы у места, предназначенного для ораторов, внезапно не появился человек с бледным, худым лицом и горящими глазами. Его рука простерлась к собранию. Он выждал, когда затих шум, и затем громко произнес:
– Стало известно, товарищи, что сюда направляется казачья сотня. Готовы ли мы к бою, к обороне?
Все сидели и молчали. Собрание было смущено этим неожиданным известием.
– Прошу высказаться, – сказал председатель.
Минутная пауза прошла бесконечно долго.
– Ну как же быть? Выдавать оружие или встречать с боем?
Кто-то сказал:
– В бой!
– Сдать оружие, – послышался голос.
– Никаких капитуляций! Умрем, но оружия не сложим!
– Правильно! – раздались голоса.
– Тут нам хотят доказать бессмысленность вооруженного восстания рабочих, – продолжал человек. – Я спрашиваю у тех, кто стоит за повиновение начальству: – может быть, вы прикажете и революцию отменить? Может быть, лучше пойти на поклон к наместнику и раскаяться в своих грехах? Он простит нас и великодушно отпустит по домам… Согласны? Пусть тысячи рабочих томятся в тюрьмах, пусть полиция производит ночные налеты на рабочие кварталы, пусть все Закавказье, вся Россия задыхается под кровавой пятой жандармерии, пусть дети рабочих пухнут от голода и матери плачут по угнанным на каторгу сыновьям! Пусть! Мы будем созерцать все это спокойно! Мы не возражаем! Мы поддерживаем! Надо отдать оружие! Надо отдать на произвол жандармерии рабочий класс Тифлиса! Не важно, что завтра будет повешено, расстреляно и брошено в Метех тысячи людей – важно установить мир с начальством, не раздражать, не беспокоить его, дать ему возможность спать без тревог. Вернем берданки! То, что произойдет через час после того, как мы сложим оружие, не должно волновать сторонников повиновения. Какое им дело до брошенных на произвол рабочих?
Оратор выдержал паузу. Он сжал руки в кулаки. Шея его втянулась в плечи. Он стал еще бледнее и почти шепотом уронил:
– Нет, этого не будет… Берданки останутся в руках рабочих, и все мы, вместе с ними – или победим или умрем. Пусть узнают жандармы, что они не могут запугать нас ничем. Мы не дрогнем перед их штыками и докажем, что без наказанно угнетать мы себя не дадим. Берданки – наше достояние. Отдать их – это значит самим себе вырыть могилу. А если кто-нибудь думает иначе, то пусть идет домой и спит спокойно. Мы и без него в состоянии показать врагу силу рабочего класса!
Последние слова оратора потонули в громе аплодисментов и криков.
– Камо, правильно! Так их, Камо!
Фракция меньшевиков молчала, и это молчание нарушил председатель собрания.
– Очевидно, товарищи, – сказал он, – нам придется сражаться если не сегодня, то завтра, если не завтра, то через месяц или через год. Вооруженное столкновение неизбежно – лучше его начать сейчас. Иначе нашу уступку в выдаче берданок могут истолковать во дворце как капитуляцию, как сдачу на милость победителя, а это грозит слишком тяжелыми для нас последствиями.
Собрание слушало, затаив дыхание. Председатель, вероятно, продолжал бы свою речь, но в эту минуту в дверях появилась группа вооруженных рабочих. Тот, кто вошел первым, пробрался к столу президиума и, поставив ружье у ног, громко сказал:
– Товарищи, казаки двигаются. Рабочие требуют вас на фронт. Они решили не сдавать оружия и защищаться до конца. Время не ждет.
По предложению рабочих тут же был выбран боевой штаб. Собраниезакрылось само собой, и участники его разошлись.
В это время казачья сотня уже подходила к Нахаловке.
Разбившись на дружины, вооруженные рабочие заняли подступы к слободке.
Камо руководил операциями отряда в сто человек. Ему поручено было защищать один из самых опасных участков фронта. Бойцы залегли в цепи в ожидании противника. У всех было такое настроение, будто они готовились не к кровавому столкновению, не к приближению смерти, а к какой-то веселой игре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22