Феликс теперь зарабатывает немножко больше, и то пришлось весь год откладывать...
- Где работает твой муж?
- В "Нидерландском кредитном банке". Только, пожалуйста, не думай, что он сидит все время у окошка. Он выполняет финансовые операции. Конечно, он мечтал о другом, когда он был студентом. Он писал стихи, вообще его привлекала литература. Он и теперь иногда пишет театральные рецензии. Но жизнь - это жизнь... Я не могу пожаловаться, он прилично зарабатывает. Но если бы ты знал, какая у нас дороговизна! Ничего нельзя себе позволить... Впрочем, это неинтересно... Расскажи лучше, как ты живешь. За четыре дня я немного осмотрела Москву, но я совершенно не представляю, как выглядит город, где ты живешь. Когда я в Брюсселе посылала телеграмму, мне сначала сказали, что такого города вообще нет, потом нашли... Там много жителей?
- Не очень. Сто шестьдесят тысяч.
- Но это огромный город! Как Льеж.. Ну и что ты там делаешь?
- Работаю на заводе. Я ведь инженер...
- Я знаю. Нас хотели вчера повезти на какой-то завод, у вас ведь промышленность на первом плане. Феликс говорит, что вы сделали огромные успехи. А я в этом ничего не понимаю. Когда я попала в Париже на завод Рено, я думала, что сойду с ума от шума. Меня затащил Феликс, он увлекается автомобилями. Мы купили осенью маленький "Ситроэн", поехали в Ниццу. Какая у тебя машина?
Евгений Владимирович хотел ответить, что у него нет машины и он не любит пользоваться заводской - предпочитает пройтись пешком, а если нужно в город, существуют автобусы, но он подумал: зачем говорить, она еще решит, что это от нашей бедности... Ему стало смешно: нашел перед кем дипломатию разводить!.. И, смеясь, он сказал:
- А у меня ноги. Еще крепкие... Вот ты на таких каблучках, наверно, и ста шагов не сделаешь. Рассмеялась и Мэри.
- Ты совершенно прав. Это дикая мода. Жизнь становится спортивной, а вдруг нужно ходить на каблуках Людовика Пятнадцатого... У тебя нет семьи?
- Нет.
- Почему?
- Не вышло.
Он невольно подумал о Вере, и улыбка счастья на минуту осветила его суровое лицо. Мэри сказала:
- Я тоже очень рада, что тебя увидала...
Ему стало стыдно: ведь это моя дочь, Машенька... Он ласково на нее поглядел. Ну, болтает вздор... Откуда я знаю, что она при этом думает?..
- Я глядел на твои фотографии и все гадал: какая ты, как тебе там?.. Ведь это от нас очень далеко... Хорошо, что ты веселая, увлекаешься своей работой...
- Ты, наверно, не думал, что твоя дочь станет художницей. Ты любишь живопись?
- Как будто люблю. Да я мало видел... Хорошо, что вы поедете в Ленинград, увидишь Эрмитаж...
- Феликс обожает фламандцев. А меня старые художники как-то не трогают: они показывают внешний мир, оболочку. Я мечтаю дать живописную мысль в полноте цвета. Это звучит глупо, и потом мне трудно об этом говорить по-русски: я не знаю терминов. Лучше я тебе покажу мои работы, хотя при таком освещении они проигрывают...
В правом углу холста Соколовский увидел спирали ядовито-зеленого цвета, в центре и слева на сиреневом фоне виднелись жирные оранжевые и синие пятна.
- Леперу понравилось, хотя это не в его манере- он любит заполнять динамическими формами всю плоскость, а, ты видишь, у меня в глубине мертвое пространство.
- Не понимаю, - хмурясь, сказал Соколовский, что ты хотела изобразить?
- Столкновение синего с оранжевым. Это как удар, а потом пустота... Ты не можешь себе представить, как трудно чисто живописными путями передать отчаянно!
Она сказала это с таким жаром, что Евгений Владимирович растерялся:
- Почему отчаяние?.. Ты говорила, что увлечена ра ботой. С мужем живешь дружно. Молодая...
- Я не знаю, как тебе это объяснить... Мы, вероятно все воспринимаем иначе... Ты думаешь, что я бросила танцы, как меняют перчатки? Ничего подобного! Я не знаю, как себя найти... У меня есть знакомый писатель, он недавно сказал: "Отчаяние - это аттестат зрелости"... Но не будем об этом говорить. Лучше я тебе покажу другой холст. Ну, как?
- Я в этом ничего не понимаю... Хорошо, что ты увлекаешься работой, это главное...
Соколовский вдруг вспомнил письмо Володи. Человек понял, что сделал пакость. Я его могу обругать, выгнать. И все-таки он мне куда ближе, чем она. Даже не понимаю, как это может быть?..
Лицо Соколовского помрачнело, и Мэри, растерянная, сказала:
- Я вижу, что тебе противно. Скажи одно - ты меня не осуждаешь?
- Что ты! Как я могу тебя осуждать? Я откровенно сказал: не понимаю. Ты живешь в другом мире, тебе виднее, что ты должна делать. Я сейчас вспомнил, как ты плакала, когда тебя увозили, - было холодно, тебя хотели укутать потеплее, а ты не давалась...
Мэри неожиданно заплакала. Он перепугался:
- Я тебя обидел?
Она покачала головой, потом вытерла слезы, напудрилась и тихо сказала:
- Ты думаешь, я не чувствую, какие мы чужие? Я из-за этого все время болтаю, боюсь расплакаться...
Ему хотелось прижать ее к себе, сказать, что он часто думал о ней, утешить, - может быть, и правда, за веселым лицом скрывается настоящее горе? Он успел только шепнуть "Машенька", как дверь раскрылась.
- Это Феликс. Познакомьтесь... Ну, как было в театре? Мы пойдем вместе ужинать, хорошо? Я буду переводчицей..
Соколовский приглядывался к мужу Мэри. Кажется, приличный человек и серьезный. На финансиста не похож, я бы его принял скорее за скрипача. Волнистые волосы, галстук бабочкой, а глаза рассеянного человека, даже мечтателя...
Феликс рассказал, что смотрел "Вишневый сад", хотя он не понимает по-русски, пьеса его растрогала. Они поговорили о Чехове, о музыке, о старинных городах Фландрии.
- Вы не представляете себе, в какой обстановке мы живем! Прежде все говорили только о бомбе, подсчитывали - куда упадет, что исчезнет с лица земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87