Вова выпивает еще кружечку и идет к себе в бункер, управлять. А мы с
Серегой тащимся по грязюке в санчасть. В приемной Рома сидит, глазами
хлопает. Один глаз все норовит к переносице отъехать. Кровушку с него
Санька-фельдшер уже стер. Золотой парень. Со второго курса мединститута
забрили. Сейчас, говорит, оклемается старший лейтенант. Чем-то он Рому
кольнул - у того рукав закатан. Проходит пара минут - Рома четким
голосом произносит - дети мои! И начинает плакать. Поскольку детей у
него нет, принимаем это на свой счет и, как можем, начинаем его
успокаивать. Минут через десять Рома возвращается в реальную
действительность. Вова, спрашивает он меня, а помнишь, как мы в Дурани
бочку соляры духам загнали? Помню, говорю. От того смертельного номера,
правда, у меня остались самые неприятные воспоминания. Как тогда живы
остались - ума не приложу. Берем Рому под белы рученьки и волочем в
дежурку. Зря, говорим, Сидорин, парились. Командир-то еще покруче Ромы
набульбенился.
Возвращаемся к Сереге. Бражка кончилась. "Орбита" свои передачи
закончила. Дождь за окном, темень. Давай, говорю, Серега, по койкам.
День какой-то дурацкий. Дом развалился, собака. Рома замотал. Гранатомет
уперли. Командир в арык навернулся. Шло бы оно все к чертовой матери.
Санкт-Петербург
сентябрь 1992 года

1 2 3 4 5